1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! - [13]
23 августа 1936 года Сталин отправил конфиденциальное послание Кагановичу, о котором историки узнали только в 2001 году. В письме речь шла о показаниях подсудимого Рейнгольда на первом показательном процессе в августе 1936 года. Заметим: в отличие от процессов 1937 и 1938 годов, из стенограммы судебных заседаний по делу Зиновьева—Каменева в печати появились лишь краткие изложения показаний подсудимых и небольшие цитаты из них. В письме к Кагановичу Сталин ссылается на фрагмент, который в официально опубликованном отчете отсутствует:
«Из показания Рейнгольда видно, что Каменев через свою жену Глебову зондировал французского посла Альфана насчет возможного отношения францпра (французского правительства. — Г.Ф., В.Б.) к будущему «правительству» троцкистско-зиновьевского блока. Я думаю, что Каменев зондировал также английского, германского и американского послов. Это значит, что Каменев должен был раскрыть этим иностранцам планы заговора и убийств вождей ВКП. Это значит также, что Каменев уже раскрыл им эти планы, ибо иначе иностранцы не стали бы разговаривать с ним о будущем зиновьевско-троцкистском «правительстве». Это попытка Каменева и его друзей заключить прямой блок с буржуазными правительствами против совпра. Здесь же кроется секрет известных авансовых некрологов американских корреспондентов. Очевидно, Глебова хорошо осведомлена во всей этой грязной области. Нужно привезти Глебову в Москву и подвергнуть ее ряду тщательных допросов. Она может открыть много интересного».[54]
В данном случае не столь уж важно, насколько близки к истине сталинские предположения, что кроме посольства Франции Каменев обращался к представителям других стран. Здесь как нигде отчетливо видно, что Сталин далек от стремления сфальсифицировать чьи-либо признания. Наоборот, он искренне пытается разобраться в том, что действительно случилось, понять, как быть дальше. В его поведении просматривается вера в правдивость показаний, которые он пытался осмыслить.
О случае с Каменевой-Глебовой в октябре 1938 года рассказал в своих показаниях Д.М. Дмитриев:
«Дело Татьяны КАМЕНЕВОЙ. Она являлась женой Л.E. КАМЕНЕВА.[55] Имелись данные, что Татьяна КАМЕНЕВА по заданиям Л.Б. КАМЕНЕВА ходила к французскому послу АЛФАНУ с предложением встретиться с Л.Б. КАМЕНЕВЫМ для контрреволюционных переговоров о помощи французского правительства троцкистам-подпольщикам в СССР.
Я и ЧЕРТОК, допрашивающие Татьяну КАМЕНЕВУ, «ушли» от этого обвинения, дав ей возможность не показывать об этом факте на следствии».[56]
Таким образом, перед нами документ, подтверждающий, что Сталин в самом деле пытался через Глебову-Каменеву получить побольше сведений, как о том написано в его письме к Кагановичу за август 1936 года. Тем самым следует считать доказанным, во-первых, что в своих показаниях Дмитриев говорил правду, а во-вторых, что Сталин вместо фабрикации подобных признаний старался изучить их, разобраться в подоплеке событий, которые рассматривались им как звенья реально существовавшего большого заговора.
В 2006 году вышел в свет сборник «Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946», куда вошли материалы начатого Берией расследования дела Ежова. В одном из опубликованных документов Михаил Фриновский отмечает, что и сам он, и Ежов участвовали в заговоре «правых», и оба были очень обеспокоены арестом Бухарина и Рыкова, т. к. избежать его было невозможно. Далее Фриновский отмечает, что, опасаясь разоблачения, Ежов накануне процесса беседовал с Бухариным и Ягодой, обещая сохранить им жизнь, если его причастность к заговору останется нераскрытой, но после вынесения им смертного приговора не сделал ничего, чтобы сдержать свое слово.
Возможно, даже, наоборот, что он настоял на скорейшем приведении приговора в исполнение, поскольку, по словам Фриновского, назначение Берии заместителем наркома НКВД в августе 1938 года Ежов воспринял как признак недоверия к себе и тотчас приказал выяснить, расстреляны ли его бывшие ближайшие подручные, способные дать против него компрометирующие показания.
Скорее всего он просто не верил, что «Коля-балаболка»[57] способен держать язык за зубами. Фриновский рассказывает, как Ежов заверил другого своего бывшего коллегу, представшего на скамье подсудимых того же процесса, — Буланова, что будет просить о его помиловании, если только тот не даст показания о причастности к заговору верхушки НКВД. Но случилось иначе: как отмечает Фриновский, Ежов устроил все так, чтобы Буланова расстреляли первым, хотя впоследствии всегда высказывал сожаление о его смерти. Обещания такого рода, по-видимому, давались и Бухарину.
Объективное рассмотрение всех известных сегодня исторических свидетельств приводит нас к выводу: Бухарин должен быть признан виновным по крайней мере в деяниях, в которых он сам покаялся в признательных показаниях от 2 июня 1937 года, а затем подтвердил их на открытом судебном процессе 1938 года. Конечно, такое умозаключение носит неокончательный характер, но так дело обстоит со всеми историческими исследованиями. Следовать принципу непредвзятости — значит осознавать необходимость пересмотра любых (и в том числе наших собственных) исторических оценок в случае появления новых либо неизвестных доселе документальных доказательств.
