1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе - [254]

И все-таки портрет Ворошилова будет неполным и одномерным, если представлять эту личность только в негативном виде, если рисовать лишь одной черной краской. Нельзя, вероятно, думать, что он никогда не сомневался в решениях, принятых Сталиным и ЦК партии, не усомнился в правомерности действий НКВД по изъятию из армии и флота ее командных, политических, инженерно-технических кадров. Известно, что такие случаи имели место и мы не вправе пройти мимо них, не сделав их анализа.

Если верить сообщению бывшего порученца Ворошилова – генерал-лейтенанта в отставке Р.П. Хмельницкого, то нарком в начале июля 1938 года пытался отговорить своего заместителя командарма 1-го ранга И.Ф. Федько от посещения НКВД, когда тот обратился с просьбой организовать ему встречу с Ежовым с целью доказать свою непричастность к заговору: «Не надо ходить к Ежову… Вас там заставят написать на себя всякую небылицу. Я прошу Вас, не делайте этого…»[559]

О чем может свидетельствовать сей весьма примечательный факт? При условии действительности его наличия это означает только то, что Ворошилов знал истинную цену признаний арестованных командиров РККА. Пусть не в полной мере, но знал. И основная его вина заключается в том, что он, зная это, не предпринимал решительных шагов против жестокого избиения подчиненных ему кадров. И все же, и все же…

«Железного наркома и первого маршала» изредка, но все же посещали сомнения в правильности политики, проводимой Сталиным в отношении военных кадров. И даже больше – известны случаи, относящиеся, правда, к 1939 году, когда Ворошилов ходатайствовал перед Сталиным за некоторых арестованных. Например, в начале 1939 года он обратился к «вождю народов» с просьбой освободить из тюрьмы бывшего начальника штаба ВВС 1 й Краснознаменной армии П.С. Володина и оставить в силе ранее сделанное представление о награждении его орденом Ленина за руководство действиями авиации в боях у озера Хасан. Удивительно, но на этот раз Сталин пошел навстречу. Его резолюция: «Тов. Ворошилову. Согласен.» одним росчерком пера решила судьбу человека.[560]

Правда и то, что Володин недолго побыл на свободе. Как уже отмечалось, НКВД, один раз захватив жертву, уже не мог с ней расстаться ни при каких обстоятельствах, находя новую (а чаще всего используя старую) причину для повторного ареста. Нам неизвестны случаи, чтобы после вторичного ареста «органы» кого-то затем снова освободили. Так получилось и с Павлом Семеновичем Володиным – он в 1941 году, уже будучи начальником штаба ВВС Красной Армии и генерал-майором, был снова арестован и в конце октября того же года расстрелян по приказу Берия вместе с группой военачальников (Г.М. Штерн, А.Д. Локтионов, П.В. Рычагов, Я.В. Смушкевич и др.)[561].

Еще один факт на тему о наличии у Ворошилова «крамольных» мыслей сообщает адмирал Н.Г. Кузнецов в своих записках «Крутые повороты». «…Однажды после совещания в Кремле он (Ворошилов) спросил меня, считаю ли я моего бывшего командующего Черноморским флотом Кожанова, с которым много лет служил, врагом народа. Спрошено это было в осторожной форме. Поэтому не менее осторожно и я ответил, предоставив возможность высказаться ему самому. «Я не верю, чтобы он был врагом народа», – сказал Ворошилов, чем просто ошеломил меня. Я был подчиненным Кожанова (командовал крейсером и не больше), а Ворошилов был много лет наркомом и его ближайшим начальником. Теперь он сказал, что не верит в его виновность, а мне казалось, что он знает обстоятельно, за что посадили Кожанова. Кому же как не ему твердо знать и ответственно сказать: «Да, он виновен, я в этом убежден». Или: «Нельзя сажать, пока не доказана виновность»[562].

Бывший нарком ВМФ Кузнецов приходит к выводу о том, что свое личное благополучие Ворошилов поставил превыше всего. В какой-то период времени он вполне мог позитивно влиять на поступки и поведение Сталина, но не смог или не захотел этого сделать, за что и обязан нести вместе с ним ответственность. Кузнецов недоумевает: «…Подумайте, как можно спокойно спать, когда сотни и тысячи его подчиненных были арестованы и он знал, что это неправильно. Пример, приведенный с Кожановым, убеждает меня, что он не только сомневался, как сказал осторожно мне, – был убежден в его невиновности»[563].

Эти тревожные размышления принадлежат крупному столичному руководителю. Но ведь точно такие же недоуменные вопросы задавали себе и командиры из глубинки – в гарнизонах, военных городках, в штабах и училищах. Например, полковник Илья Дубинский, заместитель начальника Казанских технических курсов усовершенствования начсостава автобронетанковых войск, в недавнем прошлом командир 4 й танковой бригады, снятый с нее за связь с арестованными комкором В.М. Примаковым и комдивом Д.А. Шмидтом: «…Неужели судьба этих кадров, соратников по Гражданской войне, была безразлична Ворошилову? С кем же он собирался бить обнаглевшего Гитлера?..»[564]

Ответ на возникшие много лет назад вопросы Дубинский смог получить незадолго до ХХII съезда партии (после своей полной реабилитации) лично из уст Ворошилова. А получилось это в следующей обстановке. Отмечался, притом весьма торжественно, юбилей старого большевика Ф.Н. Петрова. Там Ворошилов, выступая с трибуны, сказал: «Многие удивляются, как это мы, старая гвардия, уцелели во время разгула сталинских репрессий? Отвечаю – надо было иметь здравый смысл и военную хитрость!» Вот и разгадка всего секрета! Военная хитрость наркома Ворошилова заключалась в том, чтобы подтолкнуть под нож лучших полководцев, героев Гражданской войны, а самому уцелеть. Выходит, что здравый смысл был только у наркома, а остальные военачальники жили без всякого смысла и хитрости