1917–1920. Огненные годы Русского Севера - [59]
Но на заседаниях ЗГС звучала резкая критика правительства: «…правительство не внушало доверие населению <…>, если оно хочет иметь доверие у населения, должно изменить курс своей политики в сторону демократии. И только за таким правительством пойдет население Северной области»[321]. На совещании потребовали кардинального изменения правительственного курса, включения в состав правительства представителей общественности, широкой политической амнистии, в первую очередь для лиц, «пользующихся широким доверием масс и заключенных в тюремные решетки»[322].
Включение в состав правительства нескольких министров без портфелей, которые не мешали Миллеру проводить свой курс, но в то же время создавали видимость демократической власти, было одобрено генералом. В новый состав правительства от лица левой общественности вошли Скоморохов и Е. В. Едовин. Для того чтобы ослабить недовольство рабочих, был создан отдел труда, который возглавил очень популярный в рабочих кругах инженер В. Н. Цапенко.
Совсем иначе дело обстояло с вопросом об амнистии. Комиссия по внутреннему распорядку ЗГС потребовала, чтобы под амнистию попали «все осужденные за преступления и поступки по делам печати». Все политические заключенные, «если они не признаны судебным приговором виновными: а) в принадлежности к партии большевиков, или способствованием им содействием в период после 2 августа 1918 и на день опубликования настоящего положения. <…> Особую следственную комиссию и все уездные следственные комиссии со дня опубликования настоящего постановления упразднить и передать все дела судебной власти… Установить, что все арестованные не по ордеру судебной власти в течение 24 часов должны быть передаваемы надлежащим мировым судьям или судебным следователям»[323].
Требование амнистии не понравилось многим. Они не могли согласиться с решением освободить всех сотрудничавших с советской властью, даже принимавших участие в грабежах и расстрелах, но не являвшихся членами коммунистической партии. Добровольский на встрече с членами комиссии, объясняя абсурдность этого требования, спросил: «…чья деятельность является более преступной, какого-нибудь мелкого коммуниста или Командующего против нас красными войсками генерала Генерального штаба Самойло?»[324] Недоумение вызывало требование передать всех арестованных в течение 24 часов мировым судьям или следователям, в противном случае – освободить. В обстановке Гражданской войны такое следование букве закона делало власть совершенно беспомощной в борьбе с большевистской пропагандой, шпионажем, восстаниями. Эти требования комиссии были составлены Гуковским.
Ряд представителей левой общественности считали, что в своих требованиях ЗГС зашло слишком далеко. Управляющий делами правительства правый меньшевик К. Г. Маймистов писал Чайковскому о ЗГС: «Мудрости великой мы от них не слышали. Вопрос они поставили резко (амнистия, законно-совещательный орган и т. д.), одним словом, центр захотели перенести на себя. Ставя так вопрос, они вместе с тем никакой реальной помощи правительству не оказали, кроме разговоров»[325].
Созданное правительство в новом составе просуществовало недолго, из-за отказа объявить широкую амнистию, а вместо нее предоставлять индивидуальное помилование, из его состава вышли Скоморохов и Едовин. ЗГС также резко отреагировало. Несмотря на решение не расходиться, оно разошлось под давлением умеренного крыла, оставив только сформированные комиссии. Соколов писал об отношении эсеров Архангельска к правительству: «Для нас ясно, что говорить об искреннем соглашении с генералом Миллером не приходится. У нас военная диктатура и военный диктатор, который готов допустить совещательный орган при своей персоне, но не больше. При таких условиях, которые мы считаем губительными, оставаться в Правительстве мы не можем. Пропадает и подлинный “единый фронт”. Но мы не хотим мешать генералу Миллеру защищать Область и будем ему помогать там, где можем, во всяком случае, всякую оппозицию против него будем сдерживать»[326].
Миллер в целом расценивал деятельность совещания положительно, но понимал, что положение очень трудное. 19 августа 1919 г. он отправил поразительную телеграмму Чайковскому: «Ваш приезд в Архангельск в настоящее время очень желателен. Он бы способствовал укреплению доверия населения к власти»[327]. Из этой телеграммы лучше всего видно и отчаянное положение Северной области, и то, что настоящим вождем Русского Севера являлся Чайковский. Его возвращение помогло бы сплотить армию с широкими слоями населения и, возможно, избежать катастрофы в феврале 1920 г. Большевики в конце концов завоевали бы Север, но это произошло бы значительно позже. Но сослагательного наклонения история не знает. К сожалению, Чайковский считал более важным для судьбы России свое участие в работе русского политического совещания, а затем в правительстве Деникина, а не возвращение на далекую северную окраину.
