1917–1920. Огненные годы Русского Севера - [37]
Забастовка должна закончиться только по объявлению Стачечного комитета. Общее положение не выяснено. Объяснение союзных послов срывается людьми, одетыми в милицейскую и военную форму. Цели черносотенной банды ясны: подобно ген. Корнилову, офицеры, сидящие в штабах, стремятся уничтожить свободы и права народа. <…>.
Не может быть народного правительства и народной армии без участия народа. Потому протестуйте против насилий черносотенцев, требуя освобождения арестованного Верховного Управления, будем единодушны в отстаивании своих прав.
Бросайте работу!»[195]
Против переворота решительно выступили кооперативные организации. Эсеры организовали под Архангельском крестьянский отряд около 300 человек. Область стояла накануне еще одной гражданской войны. Послы решили немедленно вмешаться, тем более что роль союзного командования в заговоре была очевидна. 6–7 сентября проходили бурные совещания дипломатических представителей, в которых участвовали также Чаплин, Старцев, полковник Б. А. Дуров и генерал Пуль. Во время этих совещаний Старцев и Чаплин старались сделать все возможное, чтобы предотвратить возвращение в Архангельск сосланных министров. Во время обсуждения вспыхнул острый конфликт между Чаплиным и Фрэнсисом. Дело дошло до угрозы применения силы. В ответ на заявление Чаплина, что он не обязан считаться с пожеланиями Вильсона, Фрэнсис пригрозил, что у него есть американский полк, который может заставить Чаплина обращать больше внимания на слова президента США. Чаплин, видимо, совсем потерял голову и заорал на Фрэнсиса: «…полк этот я только что видел, и так как он никуда не годен, то я с такой реальной силой считаться не буду, так как силы в моем распоряжении – не меньше»[196]. С удивительным легкомыслием командующий армией из нескольких рот, ведущей борьбу с большевиками и во всем зависящей от союзников, располагающих реальными силами, совершил переворот, вызвавший мощное сопротивление, смеет говорить с послами тоном восточного диктатора. С Чаплиным союзники больше не считались, покровительство Пуля, на которого послы были также взбешены за его более чем странную роль в перевороте, не могло его защитить. Союзные послы составили обращение к населению, которое с большим трудом удалось напечатать 7 сентября в бастовавшей типографии. В нем, снимая с себя «всякую ответственность за происшедшее», подчеркивалось, что они не должны вмешиваться, когда происходят «выступления русских против самих же русских», но обещали «принять меры к немедленному освобождению арестованных членов правительства и их возвращению в Архангельск»[197]
За свергнутыми министрами был послан британский военный корабль, 8 сентября доставивший их в Архангельск. Настроение у них было подавленное. Легкость переворота, унизительное возвращение на английском корабле, увеличивавшаяся во много раз зависимость от союзников, тяготившая их и раньше, оптимизму не способствовали. Чайковский прекрасно понимал, что события 5–6 сентября не только обострили старые проблемы, но создали новые. В набросках воспоминаний он писал: «…их результаты для общего союзного дела: обострение классовых антагонизмов, сдвиг населения влево и вправо, новое углубление раскола между солдатами и офицерами, ухудшение отношения населения к союзникам». Чайковский сделал главный вывод: «…в усложнившейся обстановке чрезвычайно необходимо устранение союзников от непосредственного регулирования гражданской жизнью; нужна русская авторитетная власть. Власть средняя по своему социально-экономическому содержанию. Такая власть – мы»[198]. Но если он считал союзников одним из главных источников проблем Северной области, то некоторые представители союзников думали то же самое о ВУСО. 7 сентября Нуланс писал в Париж: «Их двусмысленное поведение заслуживало больше доверия большевиков, чем союзников»
