1917–1920. Огненные годы Русского Севера - [109]

.

Определенную роль в противодействии походу финнов на Петроград сыграли финансово-экономические проблемы. Великобритании пришлось бы затратить миллионы фунтов стерлингов на перевооружение финской армии, на отправку британского флота в Балтийское море. Внутри страны усиливалось движение под лозунгом «Руки прочь от Советской России!». Но его поддерживала только часть британских рабочих. Однако невозможно согласиться с тем, что Британия опасалась усиления Финляндии и восстановления России из-за страха конкуренции с ними. В ближайшие годы и Финляндия, и Россия могли строить свои отношения с Великобританией, выпрашивая у нее помощь, и никакой конкуренции составить ей не могли. В отношении Финляндии могло действовать желание наказать ее за сотрудничество с немцами, но Маннергейм был в этом неповинен. Свержение большевистского режима для военного министра Черчилля превратилось в навязчивую идею, и он предпринимал для этого энергичные усилия. Но большинство руководителей страны, в первую очередь премьер-министр Д. Ллойд Джордж, были к этому времени уверены, что все усилия Британии, направленные на помощь противникам большевизма, кроме как к восстаниям полков Северной армии и убийствам английских офицеров, ни к чему больше не привели. Они считали, что широкие народные массы в России поддерживают большевиков и борьба с ними невозможна.

Хотя у плана стремительной атаки финской армии на Петроград было много противников в Финляндии и Европе, Маннергейм, пользующийся полной поддержкой армии и шюцкора, осуществил бы его, если бы руководство белой России приняло условия, о которых мы писали выше. Как же относились лидеры белых к планам Маннергейма? Практическим всем без исключения была свойственна политика «непредрешенчества». Все важные вопросы жизни страны, ее государственное будущее, аграрный вопрос, судьба многочисленных национальностей откладывались на потом, на время после победы, когда будет собрано народное представительство. Эта ошибочная политика дорого обошлась белому движению.

Национальный вопрос был всегда болезненным в России. Он особенно обострился в годы революции и Гражданской войны. Многие нации и народности, как, например, эстонцы или латыши, никогда раньше и не мечтавшие не то что о независимости, но даже об автономии, создали свои национальные государства. Собственного государственного устройства захотели в районах, всегда раньше считавшихся русскими: Дон, Кубань, Сибирь. Многие русские относились к этому отрицательно, наблюдая, как их вчерашние друзья и знакомые с родным русским языком вдруг объявляли себя украинцами или сибиряками. Достаточно вспомнить отношение великого русского писателя М. Булгакова ко многим новым украинцам. Поэт В. П. Мятлев написал язвительные стихи о распаде страны: «И журчит Кубань водам Терека, я республика, как Америка»[636]. Ущемление чувства национальной гордости граждан великой державы приводило к тому, что даже наиболее левые представители белого движения не могли примириться с мыслью, что Россия потеряет часть территории. В марте 1919 г. Чайковский писал В. А. Маклакову о национальном вопросе. В начале письма он, казалось бы, шел навстречу национальным желаниям народов России: «…полное сочувствие новой России попыткам национальностей образовать свое национальное существование. Мы не представляем себе будущее свободной России иначе как свободным сожительством народов на принципах не только автономии и федерализма, но даже в некоторых случаях и на условиях установленных обоюдным согласием и на началах независимости». Но в следующей фразе письма он откладывает осуществление этого принципа на далекое будущее: «Но мы утверждаем, с другой стороны, что, пока Россия переживает этот кризис, при котором у нее нет возможности высказать через Учредительное Собрание свою волю, никакие вопросы, касающиеся России, не могут быть решены». Основным требованием, предъявляемым Россией участникам мирной конференции, было: «Державы признают, что никакие вопросы об устройстве национальностей в пределах России до войны, кроме Польши, не могут быть решены без России». В отношении Финляндии в письме специально подчеркивалось: «Этой позиции мы держимся и относительно Финляндии»[637].

Несмотря на то что многим русским военным и политическим деятелям было ясно, что без участия финской армии слабые русские отряды в Финляндии и Эстонии, объединившиеся затем в Северо-Западную армию, не в состоянии освободить Петроград, признать немедленно независимость Финляндии, да еще с рядом небольших территориальных уступок, было для них невозможно. Исключения составляли руководители русских военных сил на Севере и Северо-Западе: Е. К. Миллер и Н. Н. Юденич, прекрасно понимавшие, что Петроград стоит мессы. Но даже они пришли к этой мысли далеко не сразу. Миллер, несмотря на 35-летнее знакомство с Маннергеймом и на репутацию последнего как убежденного монархиста, одного их первых русских генералов, пытавшихся бороться с революцией, подозревал его в финском национализме и в стремлении захватить часть русской территории.