1612. «Вставайте, люди русские!» - [77]

— Ай, шайтан! Шайтан скачет, не человек! Человек не может так быстро!

Между тем, до смотревших сверху поляков вдруг дошло, куда и зачем мчится этот невиданный всадник. И тогда засада выдала свое присутствие, затрещав десятками выстрелов из пищалей, осыпав тропу сотнями стрел. Однако они все попадали в пустоту: там, куда метили стрелявшие каждый раз уже не оказывалось коня и всадника! Казалось, гнать быстрее было уже за пределами возможного, но рыжий Фоэр еще ускорил свой полет. Штрайзель уже не сидел в седле, а стоял на нем коленями, согнувшись, почти распластавшись на шее коня, чтобы совсем не подставлять себя встречному ветру. Он слышал хлопки выстрелов и свист падавших за его спиной стрел, но это лишь добавляло ему спокойствия: когда смерть была совсем рядом, вплотную, кругом, Хельмут становился невозмутим и действовал безошибочно. К тому же, на этот раз его гибель могла слишком дорого обойтись, и он знал, что не погибнет. По крайней мере, пока не доберется до войска князя Пожарского.

«И вообще, — подумал он, — смешно погибать, когда наконец-то меня есть, кому ждать! А интересно, что для меня сейчас важнее: то, что меня, можно сказать, ждет целое войско, или то, что ждет она? Интересно, насколько же я дурак?»

Что-то звонко чиркнуло по его шлему, не больно, но жарко скользнуло по левому колену.

«Ого! Достали! Значит, приценились к моей скорости! Ну же, Фоэр, дружочек! Еще скорее!»

И он крепче сжал и чуть резче дернул поводья. Конь понял его и сделал то, чего, казалось, уже нельзя было сделать: еще ускорил бег.

Глава 5. Ворота Кремля

В первые мгновения Михаил тоже завороженно наблюдал за этой отчаянно скачкой, но почти сразу опомнился — у него оставалось слишком мало времени.

— Войско, вперед! — прогремел он, взмахнув заранее вынутым из ножен мечом.

Конница рванулась вперед и, хотя они мчались, наверное, раз в пять медленнее Хельмута, однако успели достичь Серпуховских ворот прежде, чем оттуда, с ревом и свистом выметнулись им навстречу три-четыре конных хоругви, ощетиненных копьями, сверкающих латами ляхов. То был определенно не отряд изнуренного голодом московского гарнизона — то были свежие, новенькие сотни гетмана Ходкевича, действительно проникшие этой ночью в Кремль, под покровом темноты, пользуясь кипевшей за Москвой-рекой яростной битвой, а, возможно, и приведенные сюда каким-то тайным предателем из числа москвичей, либо из тех же казаков Трубецкого. Судя по одежде и вооружению, засадный полк состоял из польских гайдуков, опытных и сильных вояк, одинаково опасных в конном и в пешем бою.

И, тем не менее, ожидавшие нападения, подготовившиеся к нему поляки, упустили время. Они рассчитывали сшибиться с отрядом ополченцев прямо перед воротами и вовлечь их в бой, поджидая, покуда сзади нападут скакавшие им на подмогу украинцы. Но русские ринулись в битву так скоро, с такой бешеной решимостью, что их передовая сотня миновала неосмотрительно раскрытые врагами ворота прежде, чем из них показался польский отряд.

— За мной! Сергиев! Сергиев! — во всю силу закричал Шейн, и первый же взмах его меча метнул по воздуху чей-то сверкающий железом шлем с трепыхавшимися на нем синими перьями, а о том, что в шлеме оставалась еще и голова, напомнили лишь густые красные брызги, запятнавшие гриву коня воеводы. — Гони их внутрь! Запирай ворота!

Михаил рубился в самой гуще сечи, мгновенно заполнившей просторную городскую площадь. Он видел, что ляхи не чаяли от него такой стремительности, что ждали скорее отступления русских, заметивших неладное и потому пославших гонца навстречу полкам Пожарского. Наконец, они едва ли понимали, насколько мощной будет атака.

И все же необходимо было настоящее чудо, чтобы успеть оттеснить засадный полк от ворот и запереться внутри Кремля до того, как подоспеет венгерский полк. Конечно, украинцы, скорее всего, заложат петарду и взорвут ворота, но это, в сущности, хорошо — потом это очистит путь войску князя Дмитрия. А пройти через ворота пускай попробуют, если за ними сложить заслон из бревен и мешков, да как следует укрепиться. Да, воеводе Шейну придется выдержать долгую битву, потому что если они не устоят, то в приготовленные врагом «клещи» попадет уже войско Пожарского.

Воевода сражался, успевая при этом руководить боем, видя все, что происходило вокруг него, в воротах и за воротами, где тоже еще кипела битва. При этом мысленно он пытался представить себе, где сейчас Хельмут, много ли одолел он опасного пути? Михаил надеялся, что со стен в его друга уж никак не попадут — тот действительно мчался слишком быстро. Но ведь ему предстояло еще пересечь путь хохлятской коннице, пронестись, можно сказать, у них перед носом, да еще на совершенно открытой местности… Хорошо, если они сразу не поймут, что за одинокий всадник мчится им навстречу, и не начнут стрелять прежде, чем Штрайзель поскачет прочь.

Об этом не нужно было думать, это могло помешать драться, однако Шейн не находил в себе сил совсем прогнать эти мысли. Более того, у него родилась мысль и вовсе глупая: «Ведь, не приведи Господи, убьют его, и что я тогда матушке скажу? Она ж меня не простит!»