1600 лет под водой - [49]

— Уф, наконец-то дотопали! — охнул Ханс, нарушив ход моих мыслей. Груз — с плеч долой, и вот мы стоим отдуваясь.

— Я всегда не любил холмы, — ворчит Джонни. Никто не возражает ему, а я готовлю снаряжение для спуска в пещеру. Вхожу первым и чуть не наступаю на большую жабу: это первый представитель пещерной живности, кроме разве бесчисленных пауков на ножках-ходулях.

Мне на ум приходит рассказ одного рыбака о гигантском угре, якобы живущем на дне пещерного озера. До сих пор это казалось вымыслом — дно было голым, как старческая лысина, без намека на растительность или что-нибудь, чем мог бы питаться угорь. Но эта жаба! Может быть, иногда угорь ловит их и в достатке разнообразит ими свое меню из пресных пауков.

— Слушай, Джонни! Если я дергаю за веревку два раза, отпускай ее потихоньку, если три — тяни на себя. Несколько рывков подряд означают опасность, тогда все время — на себя, но не быстро, а если чувствуешь — веревка зацепилась, тихо подай назад, чтобы я смог распутать ее.

Я стоял наготове. Фонарь в руке сиял ярко и, оглядевшись вокруг, я погрузился в леденящий кисель. Минуту или две я парил на глубине трех метров, стараясь отрегулировать дыхание. Если дышишь рывками, как перегруженный паровоз, ничего существенного не сделаешь. А вода обнимает ледяной простыней, медленно пронизывает набухшую тяжесть свитеров, но это еще не самое худшее — самое худшее наступит потом, когда тело стянет стальными тисками и придется ждать, пока холодным компрессом не сожмет грудь. И совсем уж невозможно удерживать загубник, когда конвульсивными толчками перегоняют взад и вперед воздух задыхающиеся легкие. Потом нагревательная система человеческого тела развивает полную мощность и постепенно нейтрализует ледяное объятие мокрой одежды, дыхание устанавливается и, наконец, все тело превращается в один гибкий, слаженный механизм, готовый к длительному и трудному действию. Надо быть в воде не слишком долго, иначе на это уйдет масса энергии. Для меня лично десять минут — это почти предел при такой температуре. После того как холод вновь охватит все тело, нагревательная система не выдерживает и отключается, мышление туманится и наступает общая дезориентация; а за ближним поворотом поджидают уже тяжелый коллапс и смерть.

Вода не так чиста, как обычно. Вероятно, в пресной воде здесь содержится изрядная примесь морской. Я и раньше замечал такое явление вблизи пресноводных ключей…Между тем я плыл вперед, к темному проходу. Подплыв ближе, сделал пренеприятнейшее открытие: то, что издали казалось мне широким про ходом, на самом деле открылось узким провалом причудливой формы, перегороженным посредине массивным сталагмитом. Войти в проход означало втиснуться в отверстие, обогнув преграду, но хуже всего было то, что, ввинчиваясь в отверстие, я все время ощущал под собой мелкую шероховатость ила. К сожалению, мне было слишком хорошо известно, что это значит — за несколько секунд видимость станет нулевой. Я оглянулся: пелена сомкнулась за моей спиной. Что и говорить, радости мало. На минуту пришлось сосредоточить внимание на расположении сталактитов и сталагмитов, сквозь которые мне придется пробираться на обратном пути. Затем, подтягивая веревку, я стал продвигаться вперед. Глубиномер на запястье показывал семнадцать метров, восемнадцать, двадцать. Вот уже и поворот или, что более вероятно, край пещеры. Теперь надо повернуться и подтянуть веревку, чтобы освободить еще несколько метров. А она, как назло, за что-то зацепилась. Придется завернуть за угол. Глубиномер показывал двадцать два метра. Я обогнул поворот и зажег факел. Бездонный, как ущелье, туннель уходил в темноту. Муть стала плотнее, и на губах чувствовался соленый привкус. Эх, освободить хотя бы метр веревки. Но где там — ее безнадежно заело. Я уперся в стену ногами и бросил на них всю тяжесть напрягшегося тела. И тут мне пришло в голову, что тонкая веревка может не выдержать, а мне это ничего хорошего не сулит. В темноте она была мне единственным поводырем, моей дорогой назад, через разливы грязи. Подумалось, а не отвязаться ли и не попробовать без веревки? Холод давал себя знать. Взгляд на манометр — я пробыл под водой больше, чем думал. Он показывал около сорока атмосфер. Этого недостаточно, чтобы продвигаться дальше, и чертовски мало, чтобы позволить себе роскошь ошибиться, короче говоря, если случится что-нибудь серьезное, мне вряд ли выкарабкаться. Нет, ошибиться нельзя. Дернул за веревку три раза — сигнал возвращения. Ни ответа ни привета! Дернул снова. Ничего. «Конечно же, эта чертова веревка зацепилась за что-то! Джонни не слышит сигнала!» Надо подтягиваться на обеих руках к выходу из туннеля.

На полпути погас фонарь. С последним его отблеском я взглянул вперед. Облако грязи медленно оседало на дно. Дальше придется плыть в полной темноте. Кажется, из слепого вышел бы неплохой спелеолог! Когда я плыл сюда, в туннеле как будто не было никаких преград. Теперь же мне то и дело попадался то торчащий камень, то острые зубцы сталактитов. Освещать себе путь факелом бесполезно. Мне даже показалось, что, когда он совсем выключен, лучше видно. Время от времени я чувствовал на щеке мягкое прикосновение частичек грязи, такой легкой, что физически ощущал, как она смыкалась над головой, и тогда звук моего дыхания становился сдавленным и резким, словно я дышал под одеялом. Судя по длине веревки, до выхода было уже недалеко. Рано или поздно я все же должен наткнуться на преграду, которая удерживала веревку.