1600 лет под водой - [50]

Голова стукнулась обо что-то твердое — неужели стена пещеры? Я выставил вперед руку и ощутил плоскую поверхность. Попытался подняться — и обнаружил над собой какой-то свод, возможно, обрушившуюся глыбу. Очевидно, я оказался в какой-то дыре, опоясанной стенами со всех сторон. Но веревка выведет меня. Я любовно подтянул ее слегка — она уходила вперед под скалу. На минуту, всего на одну минуту овладело мной тоскливое предчувствие, что где-то впереди обрушилась огромная глыба и преградила мне обратный путь. Но нет, до меня донесся бы звук. Я снова прощупал всю веревку — стало более или менее ясно: веревка зацепилась за выступ в стене, а я прошел под ней. Я подался назад, но ткнулся в другую стену. Мне стало не по себе. Но если мне вообще суждено отсюда выбраться, то только по этой веревке. Извиваясь всем телом — влево-вправо, влево-вправо, я кое-как выполз из-под скалы и почти инстинктивно дернул веревку несколько раз. Против всякого ожидания, она подалась назад и натянулась. «Слава богу! Кажется, Джонни услышал мои сигналы». Но, как говорится, не кричи «ау», пока не вышел из лесу. А я был в самой что ни на есть чаще. Проклятая веревка? Она нежно обвивалась вокруг сталагмитов или кокетливо проскальзывала между ними в узкий просвет, где мне уж никак не протиснуться. Пришлось дать сигнал «трави веревку» и искать дорогу назад. Все же самым худшим был давяще узкий проход впереди; я тщательно огибал преграды, ибо лес сталактитов, свисавших с потолка, ждал — и я знал это — моей малейшей оплошности, чтобы вонзиться в меня остриями своих вершин.

Вдруг я почувствовал что перевалил через хребтовину и устремился вниз по другому ее склону. Теперь я был на дружественной территории. Пальцы тут же ушли в добрую мягкую грязь. Внезапно под пальцами ощутилось что-то твердое, напоминающее кусок дерева, или это просто обломок сталактита? На всякий случай я взял его с собой. Впереди показалось светлое пятно лампы, отбрасывающей на стены уродливые тени. Я включил факел, но он не пробивал мутную пелену взвешенной грязи. И когда через несколько минут я вырвался на поверхность, с какой же радостью я выплюнул загубник и дал зубам вволю настучаться. Потом передал находку Бел.

— Да это же кость! — изумилась она и добавила, что было уж совсем необязательно: — Где ты ее взял?

Ханс немедленно помчался к местному доктору. Мы дожидались его в кафе на набережной, заваленной нашим скарбом, который так и не удосужились перенести на «Язычник». Он явился, благоговейно держа в руках кость: «человечья!» Мы положили кость на середину стола, сидели и смотрели на нее молча. «Я не застал доктора — он ушел ловить рыбу. Зато я повидал мясника, и тот сказал, что это человечья лапа».

Вот мы и нашли монаха…

Ханс был готов отрядить меня обратно за черепом и остальными костями, но я отговорился тем, что взметнувшиеся осадки теперь не улягутся раньше чем через неделю, а к этому времени нас здесь уже не будет. И еще одна мысль: «А что, если это не преподобный? Возможно, загадочная трагедия времен войны? А если это кость грека или римлянина? Но нет, для этого она слишком хорошо сохранилась».

Отложив в сторону кость, Ханс занялся подсчетами и вскоре объявил, что я был по крайней мере на шесть метров ниже уровня моря. Сама же пещера, по всей видимости, уходит и того глубже. Вполне возможно, что древние греки сделали ее местом поклонения Асклепию именно потому, что часть ее в те годы была над водой. Я подумал о том, что хорошо бы сделать еще одну попытку проникнуть в глубь пещеры, когда вода немного спадет. Наверно, тогда можно будет забраться до самого ее конца. Для более тщательного исследования пещерных осадков следовало бы просверлить отверстие на уровне моря и спустить из пещеры воду хотя бы до этой отметки. Это не так трудно, как кажется на первый взгляд, поскольку склон холма почти так же крут, как и стенки пещеры.

>Автор книги и его жена Бел рассматривают древнюю амфору, поднятую со дна моря

…К нашему несказанному удивлению, всего за пять дней до отъезда к нам прибыло пополнение. Первым приехал Джордж Дэвидсон, Невысокий, плотный, как булыжник, Джордж мог похвастаться жизнью, полной странствий и перемен. Будучи родом из Сиднея, он перепробовал буквально все, от стрижки овец в Австралии до службы на каботажном судне-извозчике в Южной Америке. Теперь ему не терпелось увидеть «эти развалюхи».

В тот же день мы устремились к развалинам греческого судна и к обеду сделали два погружения. Вода была прозрачной, и с высоты метров в шесть на дне довольно ясно проступали очертания старинного корабля: длинный ряд камней — балласт, сложенный некогда в трюме, и амфоры у каждого борта. Бел нашла приземистый глиняный кувшин примерно пятидесяти сантиметров в ширину и сантиметров десяти в высоту, слегка похожий на современную салатницу. Он стал еще одним экспонатом нашей палубной кунсткамеры. Мне хотелось после первого погружения вздремнуть, но Джордж пылал энтузиазмом, и мы снова ринулись в море. Я решил осмотреть то, что мне казалось носовой частью корабля, поскольку она была расположена ближе к берегу. Мы медленно плыли в полутора метрах друг от друга. Миновав последнюю амфору, двинулись вдоль оголенного дна — метр, пять, десять. Вот Джордж приостановился и ухватился за что-то руками. Я придвинулся к нему. На глубине нескольких сантиметров в грязевом слое прощупывался какой-то предмет квадратной формы и довольно тяжелый по весу.