1600 лет под водой - [40]

Стало темно. Продрогшие и совершенно измотанные несколькими часами погружений, мы оставили на плаву буй и поплыли к «Язычнику».

Вечером нам повстречалось несколько соотечественников — англичан, отдыхавших в Цавтате, которым мы рассказали о наших находках. Почему-то больше всего их взволновал рассказ об осьминоге, найденном внутри одной из амфор. Мы сунули его в ведро с морской водой, а потом выпустили на палубу, чтобы посмотреть на его выходки. Осьминог оказался весьма покладистым и позволял вертеть себя во все стороны, пока не устал и не пал духом. После этого мы отпустили его в море к великому неудовольствию Джефа, который, оказывается, больше всего на свете любил блюда из «каламаре».

На следующее утро мы намеревались продолжить погружения в том месте, где вчера оставили буй. Питер, поскольку подошла его очередь, оседлал акваплан: у нас вошло в обычай использовать акваплан на всем пути от якорной стоянки до района погружений. Всю долгую ночь шел дождь, и вода была мутнее, чем обычно.

— Есть! — закричал вдруг Иден, и почти вслед за его криком Питер вылетел как пробка на поверхность. Мы застопорили, и он взобрался на борт.

— Трудно сказать, что там, на вид такие вытянутые штуки, хотя, может, и просто камни.

Я все же решил нырнуть, взяв с собой Джефа. До дна было метров двадцать. Первое, что я увидел, была сломанная амфора, а рядом с ней приникла к самому дну большая рыба-скорпион. Обычно эти рыбы полагаются на свой угрожающий вид, но эта так хорошо и естественно сливалась с серым фоном грязи, что я проплыл бы мимо, не заметив ее, если бы ее спинной плавник не очутился в нескольких сантиметрах от моего лица. К счастью (ведь плавники этой рыбы могут нанести опасные раны), моя левая рука была в перчатке, так как я порезал ее при вчерашних раскопках. Ринувшись на рыбу сверху и сзади, я накрепко схватил ее как раз позади глаз. Шок был столь велик, что она и не сопротивлялась.

Поскольку левая рука была теперь занята, приходилось управляться с амфорой только правой. У меня был с собой лишь один надувной мешок, и я с большим трудом ухитрился завязать трос на ручке амфоры. Теперь оставалось поднырнуть под нее, а дальше уж струя воздуха из баллона доделает остальное. Эта амфора, хотя и была по размеру много больше той, что мы нашли вчера, весила меньше, будучи во многих местах отбитой: она медленно, словно нехотя, оторвалась ото дна и стала величественно всплывать, вознося меня за собой наподобие воздухоплавателя давних времен. Прежде всего на поверхности появилась моя рука, сжимавшая рыбу, что немало озадачило тех, кто стоял на палубе. Джеф бросился мне на помощь, и я едва успел выплюнуть загубник и прокричать ему, что плавники этой рыбы ядовиты. Он так и отпрянул, будто столкнулся носом к носу с гремучей змеей, потом подал мне ведро, куда мы и водворили нашу пленницу. Поначалу рыба металась, сотрясая стенки тесной своей тюрьмы, но потом, как истинный философ, примирилась с неизбежностью, утихла и заснула.

Амфору вытащили на палубу и сравнили с находками предыдущего дня. Она оказалась точной копией вчерашней. Поскольку в баллоне оставался воздух, я снова пошел вниз. Еще одна амфора, и снова — точное подобие предыдущих.

Обсудив это, мы решили, что напали на развалины греческого или римского судна. Амфоры, как правило, непохожи одна на другую. Их находят во множестве вдоль любой торной морской дороги и в гаванях древних портов. Но все они, как я сказал, так или иначе отличаются друг от друга. Например, в окрестностях Эпидавра мы обнаружили шестнадцать различных типов амфор с удлиненным горлом и пятнадцать — с короткими закругленными верхушками, но среди них не было и двух совершенно схожих. Для подтверждения этой нашей гипотезы Иден нырнул еще раз и вытащил еще одну амфору. Нас охватил трепет при мысли, что вот, под нами, древний корабль, направлявшийся в Эпидавр с полным грузом припасов. Послушать бы его историю! Но две тысячи лет — это бесконечно много, и море источило и съело деревянный корпус корабля, а накаты волн развалили его совсем, и он постепенно сровнялся с песчаным дном. Наверно, так оно и было, потому что дно здесь было ровным, как обеденный стол, и только одинокий камень да полузанесенные песком и грязью амфоры возвышались над спокойной песчаной гладью. Но даже одно это место уже заслуживает кропотливого исследования с помощью насосов.

Я мельком взглянул на нашу рыбу-скорпиона. Она стала ярко-малинового цвета. Наверно, потому, что в ведре оставалось немного красной краски. Я ткнул ее концом шноркеля; ее спинной плавник поднялся и налился упругой силой будто бы для удара, а рот угрожающе открылся, словно она хотела укусить меня. На самом же деле она всего лишь выплюнула из рта воду. И тут мне пришло на ум сфотографировать ее в тот момент, когда она получит свободу. Я вошел в воду и сделал пробный снимок, а потом Питер выплеснул ее в море. Рыба помедлила на поверхности, кажется, только для того, чтобы окинуть меня взглядом, в котором не было и тени благодарности, и ушла в глубину.

Я набрал побольше воздуха и нырнул вслед за ней. Судя по темпу, она никуда особенно не спешила, и уже метрах в десяти от поверхности я настиг ее. Она только слегка повернулась, как будто рассматривая меня, но в остальном оставалась спокойной. Я нажал спуск и поспешил на поверхность, потому что легкие у меня почти рвались на части.