1600 лет под водой - [37]

В результате землетрясения плитки пола прорезали глубокие трещины. Вагнер узнал от крестьян, что повсеместно в земле находят здесь небольшие площадки, покрытые такими плитами; их особенно много на полпути от гостиницы к небольшому заливчику метрах в двухстах к востоку. Закладывая фундамент под второе здание гостиницы, Вагнер наткнулся на еще одну стену, похожую на две первые. Вполне вероятно, что этот участок берега был когда-то одним из пригородов Эпидавра, а не сторожевой крепостью, как мы предполагали. Продолжением пригорода и были «холмики» на дне бухты. Вероятно, когда-то город выходил к морю изысканными фасадами внушительных зданий, которые простирались по всему берегу от собственно Эпидавра до Чистой бухты. Остатки стен находили до самого Обода, городка, расположенного у подножия горной цепи на горизонте. Позади теперешней гостиницы эти стены достигали трех-четырех метров толщины, причем внутреннее пространство между двумя перегородками засыпалось камнями или гравием.

Наше длительное и довольно насыщенное собеседование подошло к концу. Нам, не скупясь, рассказали все, о чем мы просили. Поэтому рукопожатие на этот раз не было чисто формальной данью приличиям.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросил я Ханса по дороге назад. По его мнению, было бы не лишним перекопать берег моря в этом месте, а заодно и половину гостиничного двора. Что же, мысль неплохая — если бы у нас была рабочая сила и если бы директор гостиницы позволил вырыть во дворе пару-другую канав, куда могли бы время от времени падать его постояльцы. Конечно, раскопки на берегу рассказали бы очень много о том, что покоилось на дне, под слоем грязи. Вообще, было бы крайне недурно поставить экспедицию на широкую ногу и вести раскопки одновременно и на суше и на дне моря. Бе-ритич ни на минуту не сомневался, что, если представить удачно разработанный план раскопок, местные власти охотно пойдут навстречу.

Поднявшись на борт «Язычника», Ханс, Бел и я провели краткую конференцию и еще раз перелистали наши многочисленные карты, планы, схемы, описи. Попутно мы делали заметки, которые потом предстояло перепечатать Бел. Когда же этот момент наступил, Бел оказалась полностью неспособной разобрать почерк своего непосредственного начальства, то есть Ханса и мой, и напечатала все по памяти, что оказалось несравнимо легче. Теперь план древнего города начал вырисовываться в основных деталях. Мы более или менее точно знали расположение внешних стен: они простирались метров на пятьсот от берега, уходя на глубину до пятнадцати метров. Надо ли говорить, что эти стены наполовину тонули в иле и грязи. Ох уж эта грязь!

И все-таки кое-что можно сказать в ее защиту: она надежно хранит все, что скрыто в ее липком чреве от посягательств разгульного моря, от тысяч микроорганизмов, чьи выделения разъедают даже гранит.

Погода снова ухудшилась, поэтому мы укрылись в гавани и решили понырять там. Это оказалось неожиданно интересным: каждое погружение что-нибудь приносило. Однажды Питер поднялся на борт, держа в руке шесть чайных ложечек. Каким образом они оказались в таком невероятном месте? По этому поводу все пустились в догадки и высказали много практических, но мало увлекательных предположений — от зазевавшегося стюарда на местном прогулочном судне до разгневанной невесты, выбросившей приданое в море. Чуть позже тот же Дэвид вынырнул со старинным стартовым пистолетом — неизменной принадлежностью любых скачек, столь близких душе англичанина. Пистолет был с серебряной насечкой на рукоятке, излюбленным видом украшения оружия на Балканах в прошлом веке. И снова нас заинтересовала маленькая тайна его появления здесь. Однако кроме всего этого мы находили еще и то, что искали: черепки римского или греческого происхождения. Впрочем, теперь мы воспринимали это как должное. Находки аккуратно складывались на палубу и заносились в опись с указанием даты и места обнаружения (к сведению сотрудников музея в Сплите, для которого все это предназначалось).

Дно моря, заросшее чащами водорослей, с крутым обрывом от трех метров у набережной до двадцати пяти — тридцати метров посредине бухты, не вызывало особого энтузиазма у ныряльщиков, но что за находки дарило оно время от времени! У нас вошло в обычай внимательно осматривать убежище спрутов. Подобно сорочьим гнездам, они подчас хранили удивительные вещи: дважды я находил в гнезде осьминога бронзовые монеты, несколько раз — обломки глиняной посуды. Осьминог, который обычно возводит вокруг своего жилища вал из обломков скал, камешков и раковин, был бы верным союзником в подводном поиске, вот только жаль, что он не подвергается дрессировке.

Я философствовал как раз по этому поводу, когда Бел молча показала мне свой платок с наполовину объеденными краями.

— Удивительно, — промычал я.

— Удивительно! Нет, вы посмотрите на него! Да это же наша крыса! Пора бы от нее избавиться. Как и всякое уважающее себя судно, мы первым делом обзавелись корабельной крысой. Но почему, почему грызун, который был достаточно умен, чтобы прятаться от глаз людских, решил вдруг приняться за платки Бел? Наша крыса, невидимая и неслышимая, жила на «Язычнике» довольно долго. Откуда она взялась, никто не знает, но время от времени в ночи слышался тихий скрежет и скрип. Впрочем, эта крыса в отличие от многих других получила отличное воспитание и всегда знала, где остановиться: она вполне мирно сосуществовала с нами, почему бы нам, в конце концов, не сосуществовать с ней? Однако в последнее время у нее появились дурные манеры: то ли на нее повлияла перемена климата, то ли ее больше не устраивал рацион, но так или иначе, ее характер резко изменялся к худшему. А уж после того как она продырявила нашу единственную нарядную скатерть, Бел поставила вопрос ребром. Естественно, сначала обвинение пало на мою голову, поскольку я однажды помянул нехватку ветоши для протирки машины. Но когда Бел убедилась, что я невинен, как агнец, откладывать дольше роковое решение было невозможно.