16 наслаждений - [70]

Когда Сандро вернулся с охоты на кабана, я сидела за роялем, спотыкаясь о мазурку Шопена. В ней было слишком много бемолей, чтобы я чувствовала себя комфортно, но меня растрогал комментарий, оставленный на полях la nonna:

Настоящая жемчужина, красивое утонченное стихотворение.

Страстная образность. Когда мы достигаем главного, и все тридцать два такта обрушиваются на нас, мы осознаем все соблазнительное очарование Шопена. Последние два такта – неописуемые вздохи.

Глава 13 Impotentia coeundi [143]

Из Монтемуро они едут по заснеженным горным дорогам в Пополи и затем по автостраде через Апеннины в Рим, где доктора Постильоне должны допрашивать в Святой римской роте по делу об аннулировании его женитьбы на Изабелле Колонна. Они снимают комнату в старом отеле на старой площади Кампо дей Фиори, комнату с голым плиточным полом и rnatrmoniale – с двумя кроватями, тоже старыми, скрипучими и такими мягкими, что доктор не может забраться на нее сверху обычным способом, боясь растянуть мышцы спины. Поэтому вместо этого Марго забирается на него сверху, и под весом ее тела его зад утопает в постели так глубоко, что он практически сидит. Тет-а-тет они говорят на языке любви, на котором они любят говорить, любят, говорят о любви, затем лежат и слушают: жужжание Веспаса, переключение скоростей, звук открываемых и закрываемых тяжелых дверей, равномерные всплески фонтана, глубокий мужской смех, мечтательные голоса женщин, пьющих вино и курящих сигареты, громыхание колес по каменной мостовой, голоса носильщиков, приезжающих в три часа утра, чтобы установить прилавки – фрукты, овощи, сыр, мясо, цветы, одежда, ткани, обувь, кожаные изделия, громкие выкрики уличных торговцев… Это утро.

Хотя доктор почти не сомкнул глаз за ночь, он встает отдохнувшим, бреется, облачается в неброский старый костюм, потерявший былой вид (нет смысла раздражать пожилых служителей культа в высшем суде Римско-католической церкви своей безупречной внешностью), целует своего боевого товарища в голову, чуть за ухом. Покупает небольшой пакетик клементинов[144] в палатке недалеко от того места, где был сожжен Джордано Бруно, очищает одну из них, пересекая площадь по дороге к Палаццо Канчеллерия – грандиозному дворцу в стиле Ренессанса, раннего Ренессанса, в котором вот уже девятьсот лет заседает Святая римская рота, постоянный трибунал Ватикана, этакий апелляционный суд, который слушает матримониальные дела, направляемые сюда низшими судами первой и второй инстанции. По дороге он вытирает пальцы о чистый платок. В баре напротив главного входа во дворец, с его узкими пролетами и двойными рядами пилястров – флорентийскими, как он думает, во всем, кроме размера, – он раскладывает клементины на столе и пьет эспрессо со своим адвокатом, который там его ждал, просматривая номер «Оссерваторе», газеты Ватикана. У адвоката к газете профессиональный интерес, так как он не просто юрист, а адвокат консистории, специалист по каноническому праву, имеющий лицензию представлять тех, кто попал в лапы священного высшего суда Римско-католической церкви, «священного колеса».

Адвокат, которому столько же лет, как и доктору Постильоне, снимает солнечные очки и кладет их в кожаный футляр. Он пробует на ощупь лацкан пиджака доктора и поднимает вверх ладони.

– Неплохо, – говорит он, – но вы выглядите слишком довольным собой.

– Не могу ничего с собой поделать.

Адвокат, Джианоццо, улыбается и дотрагивается до руки доктора. Так же, как и доктор Постильоне, он из Абруцци. Они оба знают вкус горных танцев и ягненка, запеченного с яйцами и сыром.

– Ваша жена сказала, что вы путешествуете с молодой подругой.

Доктор Постильоне наклоняет голову набок и проводит рукой по чисто выбритой щеке.

Адвокат делает предупреждающий жест рукой.

– Va bene, но вам придется перестать улыбаться.

Доктор пытается при помощи пальцев придать лицу хмурое выражение, но как только он отпускает руки, лицо опять расплывается в улыбке.

– Не волнуйтесь, – говорит адвокат, – скоро вы перестанете улыбаться, когда старые канюки начнут впиваться в вас своими когтями.

– Попробуйте один из этих клементинов, Джианоццо, они вкусные.

Скрип стульев, покашливание, трое судей – двое итальянцев и один «англосакс», англичанин или ирландец, – входят в длинную комнату. Одетые в черные рясы (без всякой фиолетовой пышности), они подтыкают полы под себя, когда садятся. Священный трибунал высшего суда Римско-католической церкви желает допросить Алессандро Антонио Постильоне, чье дело было направлено в высший суд Римско-католической церкви защитником супружеских уз епископального суда второй инстанции в Турине (откуда оно было передано защитником супружеских уз епископального суда первой инстанции во Флоренции). На длинном столе, за которым восседают судьи, клерк разложил папки, содержащие документы по данному делу, которые называются «акты судебной власти». Того, чего нет в этих актах, в соответствии с юридическими принципами не существует совсем: Quod non est in actis, non est in mundo.[145]

Комната плохо освещена, и доктор Постильоне вынужден подавлять в себе желание широко распахнуть фиолетовые портьеры, закрывающие высокие окна. Он по-прежнему улыбается, хотя уже еле заметно. Лица судей, кажется, не выражают ни сочувствия, ни враждебности. Их обязанности (как будто говорят их ничего не выражающие лица) неприятны и даже, с точки зрения церкви, бессмысленны; уступка слабостям плоти и духа, которых не смогли победить почти два тысячелетия дисциплины. Но их на самом деле интересует происходящее, несмотря на поддельное безразличие. Они – профессионалы, эксперты в юридических, психологических, теологических, метафизических и физиологических вопросах в области таинственных уз священных супружеских отношений, которые из двух разных плотей делают одну. Неделимую, кроме как при особых условиях.