150 000 000 - [7]

Шрифт
Интервал

                                                   разухабистый.)
Черная ночь.
Без звездных фонарей.
К Вильсону,
                     скользя по водным массам,
коронованный поэтами
                                         крадется Рейн,
слегка посвечивая голубым лампасом.
(А Чикаго
                 спит,
                          обтанцован,
                                               опит,
рыхотелье подушками выхоля.
Синь уснула.
                       Сопит.
Море храпом храпит.
День встает.
                       Не расплатой на них ли?)
Идет Иван,
                    сиянием брезжит.
Шагает Иван,
                        прибоями брызжет.
Бежит живое.
                         Бежит, побережит.
Вулканом мир хорохорится рыже.
Этого вулкана нет на
составленной старыми географами карте.
Вселенная вся,
                           а не жалкая Этна,
народов лавой брызжущий кратер.
Ревя несется
                         странами стертыми
живое и мертвое
                               от ливня лав.
Одни к Ивану бегут
                                  с простертыми
руками,
              другие — к Вильсону стремглав.
Из мелких фактов будничной тины
выявился факт один:
вдруг
           уничтожились все середины —
нет на земле никаких середин.
Ни цветов,
                   ни оттенков,
                                         ничего нет —
кроме
цвета, красящего в белый цвет,
и красного,
                    кровавящего цветом крови.
Багровое все становилось багро́вей.
Белое все белей и белее.
Иван
         через царства
                                   шагает по крови,
над миром справляя огней юбилеи.
Выходит, что крепости строили даром.
Заткнитесь, болтливые пушки!
                                                     Баста!
Над неприступным прошел Гибралтаром.
И мир
           океаном Ивану распластан.
(А в Чикаго
                    на пляже
                                    выводок шлюх
беснованием моря встревожен.
Погоняет время за слухом слух,
отпустив небылицам вожжи.)
Какой адмирал
                          в просторе намытом
так пути океанские выучит?!
Идет,
          начиненный людей динамитом.
Идет,
          всемирной злобою взрывчат.
В четыре стороны расплылось
                                                  тихоокеанское лоно.
Иван
          без карт,
                          без компасной стрелки
шел
       и видел цель неуклонно,
как будто
                не с моря смотрел,
                                                  а с тарелки.
(А в Чикаго
                    до Вильсона
                                           докатился вал,
брошенный Ивановой ходьбою.
Он боксеров,
                        стрелков,
                                         фехтовальщиков сзывал,
чтобы силу наяривать к бою.)
Вот та́к открыватели,
                                     так Колумбы
сияли,
           когда
                     Ивану
                                до носа —
как будто
                с тысячезапахой клумбы —
земли приближавшейся запах донесся.
(А в Чикаго
                    боксеров
                                     распирает труд.
Положили Вильсона наземь
и…
     ну тереть!
                       Натирают,
                                         трут,
растирают силовыми мазями.)
Сверльнуло глаза́ маяка одноглазье —
и вот
         в мозги,
                       в глаза,
                                    в рот,
из всех океанских щелей вылазя,
Америка так и прет и прет.
Взбиралась с разбега верфь на верфь.
На виадук взлетал виадук.
Дымище такой,
                          что, в черта уверовав,
идешь, убежденный,
                                     что ты в аду.
(Где Вильсона дряблость?
                                                Сдули!
Смолодел на сорок годов.
Животами мышцы вздулись.
Ощупали.
                 Есть.
                           Готов.)
Доходит,
                пеной волну опеня,
                          гигантам домам за крыши замча,
на берег выходит Иван
                             в Америке,
                                       сухенький,
                                                даже ног не замоча.
(Положили Вильсону последний заклеп
на его механический доспех,
шлем ему бронированный возвели на лоб,
и к Ивану он гонит спех.)
Чикагцы
               себя
                        не любят
                                        в тесных улицах пло́щить.
И без того
                  в Чикаго
                                 площади самые лучшие.
Но даже
               для чикагцев непомерная
                                                            площадь
была приготовлена для этого случая.
Люди,
          место схватки орамив,
пускай непомерное! —
                                         сузили в узел.
С одной стороны —
                                    с горностаем,
                                                             с бобрами,
с другой —
                    синевели в замасленной блузе.
Лошади
              в кашу впутались
                                            в ту же.
К бобрам —
                      арабский скакун,
к блузам —
                     тяжелые туши битюжьи.
Вздымают ржанье,
                                  грозят рысаку.

Еще от автора Владимир Владимирович Маяковский
Флейта- позвоночник

Вначале поэма называлась "Стихи ей". Отдельной книгой вышла в феврале 1916 года. Все дореволюционные издания содержали цензурные изъятия. Купюры были восстановлены только в сборнике "Все сочиненное Владимиром Маяковским" (т.1-2, 1919), где поэма была напечатана под названием "Флейта позвоночника"."За всех вас,которые нравились или нравятся,хранимых иконами у души в пещере,как чашу вина в застольной здравице,подъемлю стихами наполненный череп.".


Баня. Клоп

«Баня» (1929) и «Клоп» (1928) – интереснейшие сатирические пьесы Маяковского. Жанр этих комедий трудно определить – настолько оригинально и естественно в них соседствуют едкая социальная сатира, фантастика и фантасмагория. В причудливых, эксцентричных сюжетах «Бани» и «Клопа» автор в увлекательной и забавной форме обличил ненавистные ему мещанство и лживость, бюрократизм и ханжество. В сборник также вошли поэмы «Люблю», «Про это», «Хорошо!».


Что такое хорошо и что такое плохо (ч/б рисунки)

Что такое хорошо и что такое плохо.Рисунки Алексея Пахомова. 1949 г.


Война и мир

В поэме «Война и мир» (вторая половина заглавия в дореволюционной орфографии писалась через «i» — «Mip», то есть вселенная) необыкновенная широта поэтических ассоциаций, гиперболизм поэтического стиля Маяковского соединяются с осознанием им невиданного размаха социальных противоречий жизни. Место действия поэмы — огромная арена, весь мир, а действующие лица — не только народы и страны, но и вся вселенная. Любовь к человеку, к «живому», противопоставлена в поэме «убийце-победе».


Люблю

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихотворения (1916)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.