140% - [68]

Я снова села на лавку и стала ждать, откинувшись удобно на спинку.

Когда вечер уступил место сумеркам, я уже хотела идти в палату, иначе меня бы не пустили или очень ругались бы — прогулки были разрешены только до 20:00, но по центральной аллее быстро шёл высокий, подтянутый и красивый Матвей Алексеев — в ярких летних шортах и майке без рукавов, что подчёркивало его сильные руки; в кроссовках в тон шортам — все говорило о том, что молодость и мода идут рука об руку.

Он остановился напротив меня и долго смотрел прямо в глаза. Я боялась пошевелиться, хотя солнца уже не было, и его лицо мне только угадывалось.

— Почему ты здесь лежишь? — спросил хрипло он, как человек, долго молчавший.

— На сохранении, — еле слышно ответила я и почувствовала, как горячие слёзы потекли по щекам.

Он сел рядом, покрутив в руках ключи от папиной машины — чёрного внедорожника, в которой тот катал мою маму. Кстати сказать, она в последнее время всегда ночевала дома, а это означало, что их летний роман окончен.

— Это ведь мой ребёнок? — твёрдо, напряжённо спросил он.

Я отвернулась. Меня обидело, что он не спросил, как я себя чувствую. Его волновал сам факт. Хотя, что я хотела — он скоро улетал строить свою жизнь, а я могла ему помешать. Или хотя бы попытаться и всё нарушить.

— Да, — ответила я металлическим голосом. — Но ты не думай, я никаких претензий к тебе не имею. Я всё понимаю, потому и не сказала.

— Ты считаешь, что это правильно? — не меняя тона, спросил он.

Я насторожилась, продолжая ощущать, что ненавистные слёзы катятся по щекам и падают на грудь.

— Я не знаю, — искренне ответила я, не глядя на него.

Детки с мамами уже разошлись, и с каждой минутой всё больше темнело, а парк наполнялся мраком, разрезаемым изредка жёлтыми фонарями. Многолетние высокие липы склонились на головокружительной высоте в готический потолок собственного собора.

— Тебе нужно было сказать мне, это очень серьёзно.

— Я не хочу быть обузой, и поэтому… Это случайно вышло.

Я неловко поднялась.

— Мне надо идти, а то не пустят.

Даже в полумраке я заметила, как округлились его глаза при виде моего большого живота. Когда я сидела, он был не так заметен.

— Подожди, не уходи, прошу, — покачал головой он и встал, чтобы задержать меня. — Нам надо подумать, как быть дальше, для меня это всё серьёзно, ты не понимаешь. Ты думаешь, я смог бы легко уехать и жить дальше, зная…

— Вот поэтому я и не хотела, чтобы ты знал, — перебила его я. — Ты не виноват. Я сама всё решила, и не хочу, чтобы ты думал…

— Перестань, раз это мой ребёнок, я никогда его не брошу. И тебя.

Наконец, я не выдержала, вытерев слёзы ладонями и всхлипнула, потому что от сырости на лице нечем было дышать.

— Матвей, я не хочу так. У тебя большое будущее, и у меня нет цели ломать его, я справлюсь.

Мой голос совсем сел, и я больше не могла ничего сказать, закрыв лицо руками и разревевшись, как дурочка. Он обнял меня, прижал к своей огромной груди, и я дала волю чувствам, промочив его модную длинную майку насквозь.

— Ты такая глупенькая, — тихо сказал он. — Игрушки кончились, ты разве не поняла?

— Что это изменит? — глухо пробубнила я.

— То, что я хочу взять на себя ответственность за вас. И не боюсь этого.

— Дурак, ты бросишь институт? — ударила я его по голым плечам кулачками.

— Нет, почему? Тебя заберу после того, как родишь.

Я отстранилась, взглянув ему в лицо. Мне он не показался мрачным или испуганным.

— Что ещё на это скажет твой отец? Ему вряд ли понравится эта идея.

— Куда он денется? Не думай об этом, всё будет хорошо. Ты, наверное, потому здесь и лежишь, что постоянно волнуешься?

— Может быть. Я боялась даже думать о том, что ты мне скажешь…

— Девочка, я же знаю, что ты не думала, что так выйдет… Я всё понял.

Вдруг нас прервали девчонки из моей палаты, шумно возвращавшиеся в больницу — они ходили на рынок и за сигаретами, а я с ними не пошла. Вместе с ними шла и медсестра, дежурившая как раз сегодня. Она увидела меня в объятиях высокого парня, усмехнулась и весело сказала: — Карева, с двойней, а ну марш в палату, не пугай своих деток.

Я улыбнулась, поцеловала Матвея в щёку и пошла с девчонками, помахав ему. Я не знала, понял ли он то, что сказала медсестра, не хотелось разрушать хрупкую идиллию, ведь он мог и правда в какой-то момент испугаться и передумать. Я ждала не ребёнка — двоих. Папа его точно хлопнется в обморок.

А позже он мне позвонил. Я ждала его вопроса, и он прозвучал.

— О чём говорила медсестра в парке?

Я долго молчала: — О том, что я жду двоих. Подумай хорошо, я тебя не обвиню ни в чём, если… Я пойму твой выбор.

— Тонь, перестань, я его уже сделал. А… как так получилось — сразу два?

Он был в шоке, и я его не виню.

— Да. Два мальчика у меня.

— И у меня, — чуть улыбнулся он. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — еле слышно выдавила я, вздохнув.

Так захотелось лежать на его сильной груди, вдыхать его запах и знать, что он не бросит нас.

* * *

Окно в ординаторской было распахнуто настежь, и из тёмно-синего квадрата ночи несло запахами мокрого асфальта и пыли. Лидия сидела у себя за столом, отклонив настольную лампу в сторону, и крутила кружку остывшего кофе. Шёл двенадцатый час ночи, её дежурство, и в отделении было всё спокойно и без тяжёлых пациентов.