140% - [51]

Вернувшись на кухню, она рассеянно села, чтобы допить свой кофе. Он стоял возле раковины и молча сверлил её взглядом. Насчёт Тони он не заговорил, и Лидии почему-то стало неуютно.

— Как работается? — наконец, спросил он.

— Спасибо, хорошо. Очень интересно, — ответила она, не повернувшись.

— Я рад за тебя, теперь тебе не скучно?

— Мне и раньше было не скучно, — не удержалась и съязвила она и тут же прикусила язык.

Она вчера вечером пообещала себе, что будет просто вежлива с ним, как с соседом.

— Мне нравится то, что ты удачно устроилась на работу, зря не пропадает твой дар.

Лидия медленно считала про себя до десяти и обратно, чтобы не ввязнуть в разговор и чуть не подавилась кофе, когда он спросил: — У тебя появился кто-то, да? Любовник?

Он откровенно и с огромным интересом смотрел на неё, а зелёные глаза, которые она любила столько лет, двусмысленно искрились в этом ярком утре.

— Тебя это, по-моему, уже не касается, — надменно ответила она.

— Нет, конечно. Но ты как всегда, по тебе всё можно прочесть.

Лидия встала, вылила остатки кофе в раковину, наклонившись рядом с Никитой, и вышла, не вступая в полемику.

Позже она успела выйти из дома, больше не столкнувшись с ним. Тоня так и не пришла, а Тёма спал и видел двадцатый сон. На часах было семь двадцать.

* * *

Я видела неловкость, которая была между ними, но почему-то мне казалось, что это всё пройдёт со временем. И вообще всё у них наладится. Может быть, они будут только друзьями, но очень хорошими, не забывающими, что у них растёт общий ребёнок.

Пашка спал до семи, пока Лиза и Рома раскладывали вещи, я продолжала гулять с ним на улице, поставив коляску возле лавочки и рухнув на неё сама.

Утро казалось безжалостным маньяком, пытавшимся сорвать с меня тёмные очки и показать опухшее, отёкшее от слёз лицо. Плохо, что плачущей меня застал брат, когда я пришла вчера домой после драки. Он долго выяснял, почему я плачу, потом отстал, а я даже не могла поднять голову от подушки, горе сделало меня неподвижной.

Я смотрела на маленький комочек, сопящий в коляске под своим тёплым пледиком, и постепенно, очень медленно, всё отступало на задний план.

По-моему, я даже задремала, когда Лиза села рядом, и на лице у неё я заметила лёгкую улыбку. Ромы с ней не было.

— Устроилась? — спросила я.

Она кивнула, и сунула сонному сыну бутылочку со смесью. Он охотно высосал всё, продолжая спать.

— Рома обещал заботиться и всё такое, — неловко сказала я.

Всё-таки девушка решилась на рискованный шаг уйти от мамы в никуда. К бывшему парню, с которым вообще-то поругались.

— Я думаю, он это серьёзно, — наконец успокоила меня Лиза. — А маме сказал, что оформит со мной отношения.

— Круто, — удовлетворённо отозвалась я.

Она села на лавочку рядом и долго пристально смотрела на моё лицо.

— С тобой что?

Я поёжилась, но наши отношения с ней предполагали открытость с моей стороны. А то получалось, она мне доверяет, а я ей нет.

— С Матвеем поругались. Расстались.

— Ты очень переживаешь, — произнесла Лиза тоном хирурга, настаивающего на операции.

— Как видишь, — попробовала улыбнуться я, но вышло жалко. — Да ладно, привыкну. Рано или поздно.

— Я тебе тут кое-что принесла, это мой, надеюсь не просроченный. В пачке было два, мне понадобился только один. Думаю, тебе надо сделать. Или ты и дальше будешь делать вид, что не знаешь, что с тобой?

У меня почему-то от её слов похолодело внутри. Как будто случилось ощущение дежа-вю, будто я слышала их когда-то во сне. Давно. И говорила она об очень важном, но о чем я и правда предпочла бы не думать.

Опустив глаза, я увидела голубую тонкую коробочку теста на беременность.

Я сглотнула, глядя на него, как завороженная, пытаясь не впускать в себя тот холод, что возник от слов Лизы.

— Да я же тебе говорила, я пила таблы, — небрежно сказала я, но протянула руку, сжала коробочку и опустила в глубокий карман спортивной кофты. Руку я так и не вынула, согревая его своим теплом.

После того, как я это проделала, горло моё сжалось, как угольное ушко, а по лицу беззвучно потекли слёзы.

Всю свою жизнь я прожила с полной уверенностью, что есть нерушимые вещи — это мама с папой, семья, любовь, дети, солнце, школа, весёлые каникулы — всё это было прямо для меня. А здесь, в жизни взрослых почему-то случались разводы после миллионов лет вместе, и измены, и боль, и неразделённая любовь, и одиночество, и никакой надежды на будущее. Это была реальность, с которой хотелось бороться, устало взобравшись на коня, как рыцарь.

— Ты сделай и успокойся, может, я и ошибаюсь, но теоретически ни один способ контрацепции…, - вздохнула она.

— Да, знаю, — рассеянно согласилась я, намеренно не замечая своих слёз, хотя слизывала их губами. — Может такое быть, что я забыла выпить таблетку? И это, может… Господи!

Вместо ответа Лиза взяла мою руку и заставила взглянуть на себя.

— Посмотри на него, какой он, — кивнула она на Пашу. — И подумай.

Губы её дрогнули и сжались.

Я опустила голову, не замечая, что дрожу, как будто мне холодно. Отчаянно захотелось курить.

Вот почему, когда мы переживаем что-то по-настоящему суровое, которое раньше случилось с кем-то другим, мы ловим себя на мысли — а ведь почему я? Это не должно было случиться со мной!