1356 - [84]

Монах удовлетворённо кивнул:

— Буду молиться за тебя.

— Молиться?

Брат Фердинанд виновато улыбнулся:

— Ведь ты делаешь то, что должен был сделать я. А я вернусь в Матаме. Подходящий уголок встретить смерть, — он тронул Томаса За плечо, — Благословляю тебя.

— Сэр Томас! — нетерпеливо крикнул Кобхэм.

— Иду, сэр Реджинальд!

Томас вышел следом за Кобхэмом во дворик, где с трудом уместились две телеги, на которые лучники грузили разнообразную снедь из хранилищ обители: сыр, зерно, бобы, сушёную рыбу.

— Мы вроде как в арьергарде, — объяснил Томасу сэр Реджинальд, — И ни черта это не означает, потому что сейчас армия принца плетётся за нами, а не мы за ней. Принц на холме.

Он кивнул на опушенный лесом чёрный силуэт бугра:

— А французы за холмом. Где, Бог весть, но чертовски близко.

— Будет сражение?

— Не знаю. Думаю, что принц настроен поскорее добраться до Гаскони. С едой у нас плохо. Если мы тут пробудем пару дней — обожрём, как саранча, всё до голой земли. А южнее не сунешься — там французы, спят и видят, как бы нас подловить. Завтра нам предстоит та ещё работка. Будем переправлять лошадей и телеги через реку, а французы где-то рядом. Это что, вино? — Кобхэм затронул лучника, ставящего на воз бочонок.

— Да, сэр Реджинальд.

— Много его?

— Ещё шесть бочонков.

— Не вздумайте приложиться к ним под предлогом «мы только попробуем». Известно мне, как вы пробуете!

— Что вы, сэр Реджинальд! Не первый день нас знаете.

— В том-то и дело, что не первый день, — буркнул Кобхэм, поворачиваясь к Томасу, — Вино нам для лошадей пригодится.

— Для лошадей?

— Воды на холме нет, животин жажда мучает. Мы им вино даём. Конечно, наутро их будет пошатывать, но мы же всё равно дерёмся пешими, — он замер, как вкопанный, — Боже, что за красотка!

Томас решил, что внимание Кобхэма привлекла Бертилья, болтающая о чём-то с Женевьевой, но следующий вопрос старого солдата показал, что лучник ошибся:

— С глазом-то у неё что?

— Один из попов кардинала ослепить пытался.

— Христос! Много же злобных поганцев пригрела церковь. И таких гнид присылают радеть о мире?

— У меня сильное подозрение, что главным условием мира, которого добивается папа, должен быть принц Уэльский, сидящий в клетке у французского короля.

— Ха, это мы ещё посмотрим, кто у кого в клетке сидеть будет! Посмотрим, подерёмся и победим. Хочу ещё разок полюбоваться, как наши лучники нанижут французских хвастунов на добрые английские стрелы.

Томасу вспомнилась стрела, без вреда ударившаяся о нагрудник Скалли, и настроение у него испортилось. Тысячи стрел изготавливались в Англии, и сколько из них имели такие же дерьмовые наконечники?

Сколько из них подведут в сражении, которое, если верить сэру Реджинальду, было не за горами?

Королю не спалось. Ужинал он с сыновьями, старшим, дофином, и младшим, Филиппом. Менестрели исполняли баллады о былых победах, король слушал их вполуха, рассеянно ковырялся в тарелке, был молчалив и погружён в невесёлые размышления. Оставшись один, он вышел в сад у каменного дома, выбранного под штаб-квартиру. Вокруг, в деревне, имени которой король не запомнил, и за её пределами слышались голоса, горели костры. Солдаты смеялись, играли в кости. Иоанну как-то рассказывали, что принц Уэльский — заядлый игрок. Чем занят принц в этот поздний час? Играет? Удачно ли?

Король сел на скамью и повернул голову к холму, где, как доносили разведчики, расположились англичане. Бугор терялся на фоне черноты неба, и костры англичан казались злобной россыпью поддельных жёлтых звёзд рядом с бесстрастной холодностью звёзд настоящих. Сколько там англичан? И там ли они? Может, они разожгли костры, чтобы французы думали, что враг на месте, а сами тихонько снялись и улепётывают в Гасконь? А если всё же там, вынуждать ли их к бою? Может, пусть уходят? Тяжек выбор, и делать выбор ему, никому другому. Приближённые советовали всякое. Одни страшились английских стрел, иные, наоборот, полагали, что принц — ничтожество, и разгромить его удастся шутя. Король испустил тяжкий вздох. Чего бы хотелось ему самому — так это оказаться в Париже, среди музыкантов и танцовщиц, а не мрачно пялиться на занятый англичанами холм в медвежьем углу Франции.

— Вина, Ваше Величество? — выступил из тьмы слуга.

— Нет, Люк, спасибо.

— Лорд Дуглас пришёл, сир. Просит аудиенции.

Король устало кивнул:

— Фонарь принеси, Люк.

— Так лорда Дугласа…?

— Проси.

Любопытно, подумалось королю, что привело к нему Дугласа среди ночи? Неужели какие-то новости? Впрочем, едва ли. Беседы с шотландцем были на диво однообразны и сводились к тому, что надо атаковать, перебить сволочей, перерезать им глотки и надрать задницы. Дуглас жаждал драки, жаждал английской крови, но Иоанну, как бы он ни сочувствовал движущей шотландцем ненависти, приходилось учитывать и возможность поражения. Король вспомнил пыл, с которым обычно лорд излагал свои соображения, и содрогнулся. Иоанн почему-то не мог отделаться от ощущения, что шотландец его презирает, хотя Дуглас ни разу ни намёком не дал к тому повода. Пусть. Дуглас понятия не имел, какая это чудовищная ответственность — быть королём. Дальновидностью шотландец похвастать не мог, его уделом было — рубиться на поле брани, прочее — от лукавого. А король должен был заботиться о стране, управлять коей поставил его Господь. Стоило огромных трудов собрать армию, казна была пуста. Что станет с Францией в случае поражения даже представлять не хотелось. Она и так опозорена и разорена английскими варварами. Которые, тем не менее, попались в капкан. Или почти попались. Судьба дала королю шанс сбить с англичан спесь, даровать Франции столь долгожданную победу. Сердце короля забилось быстрее, когда он вообразил понурого принца Уэльского, пленником въезжающего в Париж; цветы, бросаемые парижанами под копыта коня короля-победителя; «Te Deum», звучащий в Нотр-Дам…