1356 - [83]

— Я, господин, — лысый седобородый аббат вышел из тени апсиды.

— Мне нужно зерно, бобы, хлеб, вино. Короче, всё, что могут съесть и выпить люди и кони.

— У нас невелики запасы, господин, — пролепетал аббат.

— Тем хуже для вас, — герцог отвернулся от монаха и недружелюбно воззрился на кардинала, — Вы всё ещё здесь, Ваше Высокопреосвященство? Я же указал вам, куда ехать. Вот и езжайте. Монастырь занят нами, а на вас возложена важная миротворческая миссия. Вот и езжайте её выполнять.

— Вы не можете мне приказывать!

— Не могу? Давайте-ка прикинем: стрелков у кого больше, у вас или у меня? У меня. А латников? Опять же у меня. Выходит, могу? Не испытывайте моего терпения, убирайтесь сами и поживее.

Ноздри кардинала свирепо раздулись, но благоразумие победило.

— Будь по-вашему, — молвил он и, сделав знак своим следовать за ним, первый направился к выходу.

Томас дёрнулся перехватить Скалли с «Ла Малис», однако шотландца в свите кардинала не обнаружил. Взбежав к престолу, он спросил аббата:

— Где патлатый шотландец?

Тот молча качнул головой в сторону апсиды. Рядом с ней в тени арки пряталась дверь. Томас рывком распахнул её и шагнул на брусчатку.

Луна, наполовину затянутая облаками и несколько неровно горящих факелов давали достаточно свта, чтобы убедиться, что двор за собором пуст. Позвоночник захолодило, Томасу вдруг привиделся Скалли, готовящийся броситься на него со спины. Лучник развернулся, выхватывая меч. Никого. Шотландец исчез с мечом рыбака.

— Кто он был? — на пороге стоял старый доминиканец с разбитыми в кровь ртом и носом.

— Шотландец, — вздохнул Томас, — опасный и дикий.

— Он унёс «Ла Малис».

В кустах у стены раздался шорох. Томас напрягся, сжимая рукоять меча. Кот выскочил на мостовую и важно прошествовал мимо двух людей.

— Ты кто, старик?

— Брат Фердинанд.

— У тебя кровь течёт.

— Да. Я не хотел говорить, где «Ла Малис».

— Они тебя били?

— Шотландец. Кардинал приказал. А аббат тогда рассказал, где меч.

— В гробнице?

— В гробнице, — кивнул монах.

— Ты был в Матаме.

— Граф Матаме был мне другом, — печально сказал брат Фердинанд, — Добрым другом.

— Граф Матаме носил фамилию Планшар. Фамилию еретического рода Планшаров.

— Он не был еретиком, — убеждённо возразил монах, — Грешником, но кто из нас без греха? Не еретиком.

— Последний потомок Тёмных паладинов?

— Не последний, — брат Фердинанд осенил себя крестом, — Говорят, есть ещё один.

— Есть, — кивнул Томас, — из рода ВексИлль.

— Худшего из семи. Вексилли не знали жалости, милосердия и несли на себе печать дьявола.

— Мой отец некогда звался Вексиллем, — признался Томас, — А я и не звался никогда. Только хочу я того, или нет, я — Вексилль. Владетель Бог-ведает-чего-у-чёрта-на-куличках и Кудыкиной-горы граф.

Брат Фердинанд бросил на Томаса опасливый взгляд, будто лучник был хищным животным:

— Значит, кардинал не врал? Ты — еретик?

— Я — не еретик. Просто имел несчастье перейти дорогу кардиналу Бессьеру.

Он сунул меч обратно в ножны. На дальнем конце аббатства хлопнули ворота и грюкнул по петлям засов. Скалли и кардинал удрали, унося «Ла Малис».

— Расскажи мне о мече святого Петра, — попросил Томас старого монаха.

— Что рассказывать-то? Меч, который Господь запретил Петру использовать в Гефсиманском саду, апостол передал святому Жюньену. Тёмные паладины, собиравшие реликвии для проклятых катаров, отыскали «Ла Малис», а потом, когда катаров истребили, спрятали.

— Здесь спрятали?

— Нет. Она хранилась в усыпальнице Планшаров в Каркассоне. Граф Матаме поручил мне достать меч оттуда, чтобы не достался англичанам.

— Ты принёс её сюда?

— Я. Графа по возвращении из Каркассона в живых уже не застал, Вот и решил, что здесь «Ла Малис» самое место.

— Покоя ей здесь не будет.

— Похоже на то. А ты, что же, хочешь покоя для «Ла Малис»?

Томас помолчал.

— Я — не Тёмный паладин, — наконец, разомкнул он уста, — Мои предки были катарами, я не катар. Но, как ни странно, наши цели совпадают. Так же сильно, как Тёмные паладины, я не хочу, чтобы «Ла Малис» стала орудием их врагов.

— И что ты намерен делать?

— Прежде всего отнять её у балбеса Скалли.

Томас вернулся в собор. Он был пуст. Большинство свечей догорели. Брат Фердинанд заглянул в каменный гроб за престолом. Томас подошёл тоже. Святой Жюньен лежал, сложив на груди иссохшие руки с зажатым в них деревянным крестом. Изжелта-коричневая кожа туго обтягивала кости черепа. Из-под сморщенных губ выступали жёлтые зубы. Глаза провалились.

— Покойся в мире, — прошептал брат Фердинанд, касаясь тонких пальцев святого.

Повернувшись к Томасу, доминиканец спросил:

— Отнимешь «Ла Малис» у Скалли, а дальше?

— Спрячу.

— Где?

— Там, где её никто вовек не найдёт.

В дверях собора показался сэр Реджинальд Кобхэм. Увидев Томаса, он обрадовано махнул ему рукой:

— Сэр Томас? Где запропастился? Ты с нами?

Томас двинулся к нему. Брат Фердинанд крепко схватил его за плечо:

— Обещаешь?

— Что?

— Что спрячешь?

— Клянусь на мощах святого Жюньена.

Он повернулся и положил правую ладонь на лоб почившему святому. Кожа наощупь походила на тонкий пергамент.

— Клянусь, что приложу все силы отыскать и скрыть «Ла Малис» от мира на веки вечные. И пусть святой Жюньен ходатайствует перед Господом о неизбывных адских муках для меня, буде я нарушу эту клятву.