1356 - [101]

Дав коню шпоры, он помчался к вершине холма. Обогнав пыхтящих латников Уорвика, предложил им:

— Хватайтесь за стремена!

Те благодарно сцапали стременные ремни. Бежать, тем более вгору, держась за стремена, было гораздо легче.

Тем временем Кин вернулся на берег и, обнаружив, что Томас скачет на холм, легко догнал его на своей проворной кобылке.

— Смылись, — доложил шотландец, — А там их видимо-невидимо.

— Где «там»?

— В долине. Тысячи! Иисусе сладчайший!

— Дуй на холм и приведи на брод священника.

— Зачем?

Обещанный Кобхэмом священник до брода так и не добрался.

— Что за вопрос? Людям нужно причаститься.

Кин кивнул и, подозвав собак, помчался наверх.

И до Томаса донёсся жутковатый звук, с которым сшибаются две массы доспешных бойцов. Сталь и сталь, железо о железо.

Баталия дофина ударила в самый центр английской линии, где в изгороди зияла широкая просека, а над рядами бойцов среди других знамён реял стяг, на котором к двум четвертям с английскими львами были вызывающе добавлены две четверти с французскими королевскими лилиями. Флаг принца Уэльского, а под ним верхом на статном жеребце восседал сам Эдуард. И боевая ярость багрово туманила взор французов. Ярость, замешанная на страхе и возбуждении. Охваченные этим чувством бойцы волками рвались к врагу, как и те, чей разум был затенён винными парами. Стрелы сыпались на ряды французов, пробивая щиты, тупясь о броню, иногда находя щель меж пластин, но через павших перешагивали, и вал доспешной пехоты врезался в англичан.

Это первое столкновение было очень важно. Укороченные копья сбивали обороняющихся с ног, топоры и палицы крушили броню, французы орали на пределе лёгких, наступая и продавливая боевые порядки англичан.

И английская линия прогнулась назад.

Качнулась назад под натиском плотной доспешной массы воинов, алчущих вражеской крови. Качнулась и прогнулась, но не прорвалась. Лезвия всаживались в щиты, топоры и палицы дробили черепа и кости. Кровь и мозги разлетались в стороны сквозь искорёженный металл. Убитых и раненых топтали их напирающие сзади товарищи. Напор французов чуть ослабел, но сделал своё дело: от пролома в изгороди англичан оттеснили назад, и бойцы баталии дофина, вливаясь через прореху, растекались, наступая всё более широким фронтом.

Англичане с гасконцами пятились, хотя и медленнее. Их передние ряды были перемолоты в первые секунды, но строй они сохранили в целости. Командиры с высоты сёдел ревели подчинённым одно и то же. Держать строй. Сомкнуться. Французы же стремились к обратному. Разорвать сплошную линию англичан на короткие отрезки, которые можно окружить и перебить по отдельности. Рыча оскорбления и проклятья, люди рубили секирами, кололи копьями, били булавами. Щиты разбивались в щепы, но линия держалась. Опасно выгибалась назад по мере того, как в прореху изгороди вступали новые и новые ряды французов, но держалась. Англичане и гасконцы дрались с отчаянием загнанных в угол и с уверенностью спаянных многомесячным походом бойцов, понимающих, что им не на кого положиться, кроме товарищей, и нечего ждать в случае поражения, кроме смерти. В случае, если линия будет прорвана.

— Добро пожаловать на мясницкий двор Вельзевула, сир, — кисло сказал принцу Уэльскому сэр Реджинальд Кобхэм.

Как и остальные военачальники, они наблюдали за схваткой с коней, находясь позади шеренг бойцов. Сэр Реджинальд ожидал, что французы будут атаковать, как обычно, в конном строю, и их пешее наступление стало для него сюрпризом. Не самым приятным, надо сказать.

— Учатся, сукины дети, — со вздохом добавил сэр Реджинальд.

Был миг, когда он решил, что французам вот-вот удастся задуманное, но англо-гасконская линия устояла, и сэр Реджинальд перевёл дух, а затем дерущиеся перемешались, и разобрать, где кто, стало невозможно.

Задние ряды обеих армий напирали, и там, где оба войска сходились в сече, пространства не хватало на добрый замах. Удар — и короткое мгновение на то, чтобы развернуться к следующему врагу, одновременно восстанавливая дыхание. Обуревавшие воинов в начале драки азарт и гнев схлынули, уступив место холодной злости. Но сквозь дыру в изгороди появлялись и появлялись французы. Плохо, стиснул зубы Кобхэм. Англичане с гасконцами выдохнутся быстрее — жажда и голод последних дней неминуемо скажутся.

— А ведь неплохо всё идёт, сэр Реджинальд? — ухмыльнулся принц.

— Могло быть и лучше, сир.

— Это мальчишка-дофин? — принц приметил в свалке золотую корону на полированном бацинете (по стягу, развёрнутому над первой французской баталией, он понял, какая из особ королевской крови ею командует).

— Дофин, определённо, — присмотрелся сэр Реджинальд. — Или его подменыш.

— Какая разница? — качнул головой принц. — Простая вежливость диктует мне лично засвидетельствовать ему своё почтение.

Улыбаясь, Эдуард перебросил ногу через высокую седельную луку, мягко соскочил на землю и повернулся к оруженосцу:

— Щит и, пожалуй, топор.

— Сир! — воскликнул сэр Реджинальд и осёкся.

Дьявол катнул кости, принц делал то, что должен, и переубеждать его — даром тратить время.

— Вы что-то сказали, сэр Реджинальд?

— Поперхнулся, сир.