1356 - [100]

Для англичан и гасконцев (по крайней мере, для тех из них, кто мог выглядывать в прорехи живой изгороди) ползущее вверх по склону пешее французское войско представляло собой зрелище устрашающее и величественное. Шёлк и сталь, перья и клинки. Металл доспехов покрывали сюрко: красные и синие, белые и зелёные, яркостью соперничавшие с трепыхавшимися в воздухе знамёнами. Пели трубы, били барабаны. Раздался клич, подхваченный тысячами глоток:

— Монжуа Сен-Дени! Монжуа Сен-Дени и король Иоанн!

С флангов бредущих латников прикрывали арбалетчики. Каждого стрелка сопровождал боец с павезой. За щитом в рост человека арбалетчик прятался во время перезарядки от губительных английских стрел. Первые ряды французского войска настороженно зыркали на виднеющихся в промежутках зелёной изгороди англичан. До первых стрел французы не опускали забрал. Первые шеренги состояли из воинов в пластинчатой броне. Они, за редким исключением, даже щитов с собой не взяли. Многие несли укороченные копья, чтобы при сшибке опрокинуть врага, честь добить которого оставляя вооружённым булавами и моргенштернами товарищам. Мало у кого в руках сверкали мечи. Клинком доспех не пробьёшь, латного лучше бить утяжелённым свинцом оружием, которое плющит, проламывает и гвоздит самые крепкие латы.

Дофин к общему кличу не присоединился. Он настоял на том, чтобы идти в бой в первой шеренге, хотя крепостью тела он с отцом-королём сравниться не мог. Принц Карл был хрупок, длиннонос и бледен до синевы. За короткие ноги и непомерно длинные руки придворные за спиной кликали его «Ле Санж», но если он и был обезьяной, то обезьяной умной. Он знал, что подчинённые не уважают тех командиров, что прячутся за чужие спины. Комплект миланских доспехов дофина был начищен песком и уксусом до блеска, синий жюпон украшали вышитые золотой нитью королевские лилии. В руке принц держал меч. Отец лично настоял, чтобы дофин учился искусству владения клинком, но даже оруженосцы пятью годами младше Карла походя побеждали его в учебных поединках. Потому-то и прикрывали сейчас дофина ветераны, закалённые в сечах.

— Надо было голодом уморить, — буркнул принц, глядя на англичан.

— Сир? — перекрикивая гром барабанов, вопли и трубы, переспросил ближайший к Карлу боец.

— Позиция, говорю, сильная у противника! — повысил голос принц.

— Тем больше славы побить их, сир!

Дофин счёл реплику глупой. Перед глазами просверкнуло что-то белое, и автор дурацкого замечания с такой силой захлопнул дофину забрало шлема, что принц на миг оглох и ослеп. Ратник довольно пояснил:

— Стрелы, сир!

Стрелы летели с боков изгороди, наискось сыплясь на подступающее войско. Часть пускали небольшие кучки лучников перед проломами изгороди. Дофин слышал, как наконечники с глухим стуком впиваются в щиты и, звякают о латы. Забрало шлема давало плохой обзор, и дофин скорее почувствовал, чем увидел, что его соратники ускорились и образовали перед принцем плотный заслон, сквозь который он не имел ни сил, ни желания прорываться.

— Монжуа Сен-Дени! — продолжали драть глотки французы, накатываясь на изгородь.

Лучники скрылись, и только дофин успел подумать, что англичане почему-то никакого клича не выкрикивают, как те грохнули:

— Святой Георгий!

И два строя сошлись с лязгом.

С криками.

И началась резня.

— Где ваши лошади? — повернулся к Томасу герцог Оксфорд.

Оксфорд, как заместитель Уорвика, имел право принимать самостоятельные решения, и вот он решил, что большая часть сил, прикрывающих брод, нужнее там, на холме.

— Лучников Уорвика я оставлю здесь, — озабоченно бросил он Томасу, — А ты бери лошадей и со всей своей братией давай на холм!

Холм хоть и был сравнительно недалеко, но путь верхом экономил время, а сейчас на счету была каждая минута.

— Коней сюда! — заорал Томас через реку.

Слуги и грумы торопливо перевели лошадей по броду, кое-как обойдя опрокинутый воз. Кин, сидя на кобыле без седла, переправился первым.

— Французы, что, задали стрекача? — осведомился ирландец, посматривая в сторону груды железа и мяса, ещё недавно являвшейся сливками французского рыцарства, и рощицы, куда сбежали остатки воинства д’Одрегема.

— Вот ты и разузнай, — ответил Томас.

Он не хотел покидать брод, не уверившись окончательно, что повторной атаки на обоз противник не предпримет.

Кин смерил командира озадаченным взглядом, свистнул псов и порысил на кобылке в рощицу. Латники Уорвика тяжело трусили на холм, прихватив с собой наполненные водой бурдюки. Так распорядился Оксфорд:

— Берите, сколько утянете! Там все от жажды умирают…

Томас на коне, взятом под Монпелье, отыскал в череде возов телегу, наполненную пустыми бочонками.

— Что в них было? — осведомился у ездового.

— Вино, господин.

— Налей их водой и вези на холм.

Возчик испуганно забубнил:

— Господин, лошадки не выдюжат вгору, с полными-то бочками…

— Ещё коней припрягли. И людей толкать возьми. Действуй! Съездишь раз, вернёшься за новой порцией.

Ездовой что-то недовольно пробурчал, но Томас его не слушал. Подъехав к усевшимся на коней эллекинам, он решительно заявил Женевьеве с Хью и Бертильей:

— Вы трое остаётесь здесь! С обозом!