13 отставок Лужкова - [55]

Эксперты в этой ситуации больше напоминают старых респектабельных фальшивомонетчиков, которым достался редкостный придурок-ученик. Он с энтузиазмом порет какую-то отсебятину, вместо того чтобы копировать, чего показали.

Поразительно, что с этой своей крайне экзотической бедой охранники выходят к обществу и на полном серьезе требуют сочувствия – нет, ну вы посмотрите на этого оболтуса, ну он же вообще ничего не понимает. Пропорции перепутал, материал перепутал, форму башни перепутал – ну что же с таким делать, граждане? Можно сделать фармазона из такого феноменального кретина? Помогите, граждане!

Кто же этот художник? С одной стороны – это архитектор Владимир Колосницын, известный своим зданием ресторана поперек Чистых прудов. С другой стороны, московская власть воспринимает архитектора как существо, способное более или менее плохо нарисовать пути канализационных труб, электрических подводок, вентиляционных коробов и обеспечить потребное количество квадратных метров. За художественный облик она отвечает сама, сама говорит, чего рисовать, сама принимает нарисованное, сама подписывает, сама выпускает постановление правительства с проектом в виде приложения. Так что мэрия и Владимир Колосницын тут, как минимум, выступают как соавторы, навроде Кукрыниксов.

Когда сносили Военторг и Михаил Швыдкой, тогда министр культуры, послал телеграмму президенту Путину с просьбой остановить акт вандализма, московское правительство как-то всполошилось и предприняло попытки примириться с общественностью. Ситуация была нервная, попытки были разнонаправленные и малоосмысленные.

В общей кутерьме Владимир Иосифович Ресин даже пообещал спецкорру «Коммерсанта» Григорию Ревзину: «Я обещаю, будет Военторг точно такой, какой был! Мое тебе слово!» И как теперь быть с этим словом?

Нет, вообще-то сложно допустить мысль, что Владимир Иосифович обманул журналиста. Не такой это человек. Он просто искренне не видит различий между старым Военторгом и новым, то есть видит, но полагает их несущественными. Ну как если дом, скажем, перекрасят или сделают ему новую дверь – разница, конечно, есть, но ведь никто не скажет, что это другой дом? Так и тут – ну поменяли, что надо, но дом-то тот же самый. Это представляется страшно важным.

Нет сомнения, что и Юрий Лужков, и Владимир Ресин, и вообще вся верхушка московской власти принадлежат к героическому поколению 1990-х. Это весьма специфическое поколение, которое можно встретить в любой области власти или бизнеса. Ему присуще несколько важных черт.

Во-первых, авантюризм. Они искренне уверены, что нет ничего невозможного, что любые запреты, существующие в обществе, – это хлам, инерция, и их как минимум стоит попробовать на устойчивость: выстоят, значит, правильные, рухнут, значит, фуфло.

Во-вторых, недоверие к любым авторитетам. Они готовы слушать, но всегда думают, что их хотят надуть, запудрить мозги, навязать бессмысленные траты, и поэтому надо все решать самому. Инструментом решения является интуиция, внутреннее ощущение, что вот этот эксперт вот здесь врет, вот тут пытается выгадать, вот тут украсть.

И наконец, известный романтизм. Они могут изводить миллиарды долларов на совершенно идеалистические цели вроде восстановления храма Христа Спасителя, их интересуют не столько деньги, сколько возможность с помощью этих денег менять мир.

Так вот, эти люди в итоге конструктивно отнеслись к проблеме реконструкции и реставрации.

Они согласились с тем, что прошлое – это важно и разрушать его не надо.

Они согласились с тем, что старыми зданиями нужно гордиться. Но при этом сочли, что все требования о сохранении материальных остатков памятника, о точном следовании методикам научной реставрации, о соблюдении закона об охране памятников – это попытка их развести, вытянуть у них деньги на каких-то реставраторов и ученых, и вот это – нет, лохами тут никто не будет.

Они придумали свое, интуитивное ощущение реконструкции, где критерием правильности является, во-первых, общее сходство с прототипом, во-вторых, финансовая успешность реконструкции (больше метров), в-третьих – чтобы выглядело богато.

И именно с этими критериями реконструируется сегодня вся историческая Москва.

Военторг – крайний случай, здесь степень отклонения от оригинала так велика, что заметна сегодня и почти всем. Но с его помощью можно понять, насколько сильно привкус лужковских реконструкций будет ощутим во всех зданиях, до которых они дотянулись.

В июне 2008 г. эксперты назвали Военторг главной утратой 90-х годов. Теперь это здание должно стать главным камертоном лужковского вкуса.

Если вы чувствуете, что с историческим зданием что-то не то, пойдите к Военторгу, и вы поймете, что именно.

Но есть еще один изумительный аспект, о котором нельзя не сказать.

Когда Военторг сносили, его достаточно сложно снимали с охраны (он имел статус нововыявленного памятника архитектуры). Были приглашены эксперты (свои, московские), был составлен паспорт памятника, и там как-то так получилось, что предметом охраны не являются фундамент и несущие конструкции, а только элементы декора на фасаде. Эти элементы – рыцари при входе – восстановлены в новом сооружении.