12 ступенек на эшафот - [22]

В конце лета встал вопрос о доукомплектовании командного состава дивизии. Я обратился к начальнику кадрового управления фон Шведлеру с ходатайством о переводе в Бремен моего друга фон Бризена, командира батальона пограничной службы в Померании. Шведлер не возражал, но дал понять, что уже в конце года может состояться мой перевод в Берлин. Якобы этот вопрос решается сейчас на самом высоком уровне, и у меня есть некий конкурент, но больше он пока ничего не может сказать. Я сразу же предположил, что это фон Бломберг пытается вернуть меня в столицу, но не знал, хочу я этого сам или нет. Я был по—настоящему счастлив этот неполный год в дивизии и опять должен бросить с таким трудом начатое дело. Снова появились мысли об отставке. Жена колебалась, но была неизменна в своем нежелании вести совместное хозяйство с мачехой. Мы решили и на этот раз не противиться судьбе — будь что будет…

Самый сложный год для Хельмшероде миновал, но семейные проблемы остались. Они решились только после того, как вышла замуж сестра, а мачеха приняла предложение местного землевладельца, вышла замуж и в 1937 г. перебралась к нему…

Фон Бломберг хранил упорное молчание… Он так ничего и не сказал мне во время короткого визита в Бремен летом 1935 г., когда присутствовал при спуске со стапелей быстроходного парохода «Гнейзенау» (для восточноазиатских пассажирских линий «Ллойда»). Я очень хорошо запомнил тот день, поскольку он привел к серьезной размолвке между мной и фон Клюге. Командующий получил официальное приглашение на церемонию спуска судна на воду, но не на торжественный завтрак в честь Бломберга в здании сената, куда был приглашен я. В порту организаторы мероприятия деликатно попытались исправить свое упущение, но взбешенный Клюге покинул территорию верфи «Дешимаг», устроив в моем присутствии безобразную сцену пытавшемуся образумить его фон Бломбергу. Через несколько дней я получил пространное письмо, в котором Клюге возложил ответственность за инцидент… на меня. Не ручаюсь за дословную точность, но суть послания заключалась в том, что я «с достойным осуждения тщеславием быть на первых ролях в Бремене» дискредитировал его как главнокомандующего тем, что не отказался от участия в торжествах «хотя бы из чувства солидарности». Я ответил со всей холодностью и особо подчеркнул, что бременский сенат не подотчетен и не подконтролен мне и моему гарнизону. Откровенно говоря, я не был шокирован таким поведением, поскольку уже давно привык к тому, что Клюге всю жизнь считает себя обойденным и еще с лейтенантских времен вечно жалуется на недооценку собственной персоны.

В конце августа меня окончательно заинтриговал неожиданный звонок фон Клюге с предложением «встретиться где—нибудь подальше от посторонних ушей для конфиденциальной беседы». Я сел за руль и выехал из Ордурфа, где проводил батальонные учения на местном полигоне. Клюге был сама любезность и всячески старался сгладить впечатление от своей недавней грубости. Он доверительно сообщил мне, что в споре за «кресло Рейхенау» — начальника управления вермахта — я обошел своего главного конкурента оберста Генриха фон Витингхофа и уже 1 октября приступлю к исполнению новых служебных обязанностей. В беседе с глазу на глаз фон Клюге особо подчеркнул, что главным инициатором моего выдвижения является фон Фрич, а не Бломберг, и мне следует постоянно помнить об этом…

Внимательно выслушав, я попросил его:

«Пока еще есть время все переиграть, передайте Фричу, что я никогда и нигде не чувствовал себя настолько счастливым, как в Бремене. У меня нет ни малейшего желания заниматься политикой…»

Клюге пообещал сделать все возможное, на этом мы и расстались.

Возвращение в Берлин

На обратном пути из Ордурфа в Бремен я заехал в Хельмшероде, где вместе с детьми отдыхала моя супруга. Она посоветовала соглашаться и не предпринимать опрометчивых шагов: «Берлин — не край света. Опять же, недалеко от Хельмшероде. Ты знаешь, берлинский климат наиболее благоприятен для меня с точки зрения здоровья…» Мне нечего было ей возразить, а потом во мне заговорило нечто вроде тщеславия: в конце концов, это признание моих прошлых заслуг, знак особого доверия. Я написал письмо фон Рейхенау и занялся поисками подходящей квартиры.

На осенних маневрах в Мюнстерлагере, в присутствии фюрера, Бломберга и Фрича, мои полки в составе сводной дивизии военного округа под командованием фон Клюге показали отменную выучку в условиях, максимально приближенных к боевым. Я был окружен настолько плотным кольцом зрителей, что мог отдавать приказы моим командирам только через посредника — гауптмана Варлимонта, будущего генерал—майора и заместителя начальника оперативного управления ОКВ. Признаюсь, я испытал чувство законной гордости за моих солдат после разбора учений Бломбергом и Фричем.

Верхом на гнедом жеребце я принимал заключительный парад под бравурные марши военного оркестра и представлял командиров подразделений, дефилирующих мимо трибуны для почетных гостей. Я хорошо понимал, что прощаюсь с дивизией навсегда…

Вечером во время прощального ужина в офицерском клубе Адольф Гитлер произнес импровизированную речь перед собравшимися командирами и офицерами генерального штаба. Фюрер избрал темой публичного выступления военные действия Италии в Абиссинии: «Требования итальянцев справедливы. Я никогда не присоединюсь к позорным санкциям против Италии. Напротив, я желаю всяческого успеха дуче и итальянскому фашизму…» Далее Гитлер высказался в том смысле, что в один прекрасный момент и рейх может оказаться в таком же положении, когда справедливые требования немцев могут натолкнуться на противодействие европейских политиканов. Сегодня я понимаю, что он имел в виду. Тогда он потряс всех нас решимостью идти наперекор всей Европе…