1000 ликов мечты - [23]

Мы со своей мечтою дерзновенной Отныне — корабельщика Вселенной. Вселенная — открытый океан!

Рисует автор…

«Просто стыдно, что я никогда не видел курдля», — сокрушается Ийон Тихий, прочитав одолженную у профессора Тарантоги книжку «Два года среди курдлей и осмиолов». Чтобы заполнить пробелы в образовании, знаменитый звездопроходец вынужден предпринять специальную экспедицию на далекую Интеропию — планету в созвездии Тельца, на которой только и водятся редкостные животные… Польские любители фантастики, желающие взглянуть на курдля, имеют неоспоримое преимущество перед Ийоном Тихим. Станислав Лем на правах «родителя» и курдлей, и Ийона Тихого сам позаботился об этом: толстый том «„Звездных“ дневников» он снабдил собственными рисунками. Станислав Лем-художник, естественно, в точности следует замыслам Станислава Лема-писателя. Но он при этом отнюдь не иллюстратор литературных ситуаций: эти ситуации, полагает автор, достаточно ясны, читатель представит их и сам. Фантазия Лена-художника, щедрая и раскованная, направлена на иное — на подробнейшую прорисовку деталей, подчас лишь упомянутых в тексте. Так, в описании 22-го путешествия Ийона Тихого только названы «пидлаки»; по объяснению, данному в скобках, это большие безногие пресмыкающиеся, похожие на змей и широко используемые на Андригоне для верховой езды. Или еще пример. В своем 25-м путешествии Ийон Тихий лишь мимоходом посещает маленькую пустынную планетку, в изобилии усеянную вулканами, — весь и эпизод-то уложился в два абзаца текста. Но и «пидлак», и безымянная планетка, и, скажем, «зловонка гнусница», фигурирующая в двух же абзацах «Открытого письма Ийона Тихого», предстают на рисунках Станислава Лема столь же фотографически конкретно, как и легендарный курдль из тотентамского зоопарка. Текст не диктует, не навязывает художнику тех или иных решений, чувствуется, что Станислав Лем совершенно свободен в выборе тем для рисунков, в их расположении. Добрую треть их — восемь из двадцати пяти он ухитрился поместить на пятнадцати страничках «Открытого письма», заключительной главы «Дневников». Трудно представить, чтобы кто-то мог совершенно всерьез, без тени улыбки воспринять лемовские рассказы о «звездном Мюнхгаузене». Ту же откровенно ироническую улыбку ощущаешь и в рисунках фантаста.

В поисках завтрашнего дня

В поисках завтрашнего дня

Когда разговор заходит об истории фантастики как вида литературы, еще и сегодня нет-нет да и услышишь: вид этот (или жанр) создан в последней трети прошлого века Жюлем Верном и Гербертом Уэллсом. В дореволюционной России — не существовал… Вот так — коротко и безапелляционно. С первым из этих положений можно и согласиться: у колыбели научной фантастики-той ветви литературы, какою мы ее знаем, — действительно стояли Жюль Верп и Герберт Уэллс. Но вот со вторым… В первые послевоенные десятилетия и это утверждение не вызывало возражений. Да, в редких тогда обзорах ранней советской фантастики упоминались подчас и произведения, написанные до революции, Однако и самим авторам обзоров они представлялись не более чем цепочкой разрозненных, сугубо случайных фактов, не позволяющих говорить о сколь-нибудь серьезной традиции. Подобная «робость» тогдашних литературоведов легко объяснима: послевоенный расцвет жанра в нашей стране только-только начинался, долгое время фантастика считалась у нас литературой второго сорта, развлекательной, несерьезной. О каких традициях, о какой истории жанра могла идти речь, если и мимо новинок-то его критики нередко проходили с завидным равнодушием. Ситуация, надо сказать, в чем-то повторяется. Годы ли застоя тому виной, отучившие многих высказывать безбоязненно и честно мнение о новых, а тем более «неудобных» книгах, но только критическая мысль наших знатоков фантастики при неизмеримо выросшем количестве публикаций прочно воспарила в горние выси общих рассуждений и малопродуктивных дискуссий. Лишь изредка, словно бы для поддержания формы, снисходит она, эта мысль, до оценки конкретного материала, обычно по старинке избирая в «мальчики для битья» малопритязательного автора из глубинки или, к недоумению рядового читателя, с откровенно групповых позиций под орех разделывая «чужих», безудержно захваливая «своих»… Впрочем, кое-что в наши дни все-таки меняется. Изменилось отношение к фантастике в целом, изменились и взгляды на старую нашу фантастику. Изменились настолько, что даже стал возможен выпуск специальных антологий, — я имею в виду прежде всего книги «Взгляд сквозь столетия» и «Вечное солнце», изданные «Молодой гвардией» соответственно в 1977 и 1979 годах. Первую из них составили фантастико-утопические произведения русских авторов XVIII-первой половины XIX века, во второй представлено творчество писателей следующего периода — вплоть до предреволюционных набросков Велимира Хлебникова, по определению составителя, «одного из самых утопических писателей во всей русской и советской литературе». Этот второй сборник особенно эффектен. В разделе «Русская социальная утопия» здесь фигурируют такие — не попадавшие прежде даже в контекст статей о нашей фантастике — имена, как Л. Толстой, И. Гончаров, Г. Успенский, Н. Лесков, В. Короленко, М. Горький… К сожалению, собственно научной фантастике в этом сборнике повезло значительно меньше. Не по занимаемому в нем объему, нет, в книгу вошел с некоторыми сокращениями целый роман (и какой — знаменитая «Красная звезда» А. Богданова!). Но в более чем тридцатистраничном предисловии С. Калмыкова, детально излагающем становление утопии в русской литературе, лишь вскользь упомянуто о нашей дореволюционной научной фантастике, — и это воспринимается как своеобразное «остаточное явление» изживаемых ныне представлений о «случайности» НФ в отечественной литературе… К счастью, одновременно с «Вечным солнцем» солидным тиражом вышла наконец и первая (добавим: пока единственная) книжка