100 ответов верующим - [60]

Никто не отрицает, что глубоко верующий человек после горячей молитвы подчас чувствует некоторое облегчение. Но происходит это опять-таки благодаря земным, а не «небесным» причинам. Просто у человека, придавленного каким-нибудь горем, в результате молитвы происходит эмоциональная, т. е. чувственная, разрядка, становится более спокойно на душе. Известно, что порой человек, на долю которого выпали жизненные трудности, «откроет душу» кому-нибудь, выскажется близкому человеку и ему становится легче. Вот так становится верующему легче и после молитвы. Только причины этого естественные, а не сверхъестественные.

Рекомендуемая литература

Платонов К. — К. Психология религии. М., 1967.

Что плохого в христианской исповеди? Ведь верующий человек, исповедуясь, говорит о своих грехах, критикует их.

Ответ. Знать свои недостатки, изживать их, заниматься самоусовершенствованием — дело не только полезное, но и необходимое для человека. Еще более важно, чтобы человек осознавал совершенные им безнравственные поступки и никогда их не повторял впредь. Церковники утверждают, что христианская исповедь как раз и помогает этому: кающийся в грехах становится чище, освобождается от дурного.

По церковному учению, при таинстве покаяния верующий освобождается священником от грехов через заслуги Иисуса Христа. Считается, что грехи при этом «делаются совершенно уничтоженными, как бы их вовсе не было», а исповедующийся «духовно возрождается». «… Что было бы с нами, если бы не было этого таинства? — вопрошает один православный богослов. — Мы были бы духовными мертвецами, трупами, не способными ни к чему доброму!»

«Без таинства покаяния невозможны для верующего спасение и жизнь вечная» — вот итог всех рассуждений священнослужителей об исповеди. Но так ли это на самом деле?

Действительно, на первый взгляд исповедь заставляет человека стремиться к усовершенствованию. Верующий перед таинством покаяния волнуется, потому что боится, что ему могут не быть прощены его грехи, начинает больше внимания обращать на свои поступки, стремится не совершать того, что считается грехом.

Однако покаяние — это признание своей вины перед богом, а не перед людьми, и прощение грехов даруется за веру в бога.

Что нужно священнику, чтобы освободить исповедующегося от грехов? Может быть, знать, что представляет собой кающийся, каков его моральный облик, как он трудится, относится к людям, семье и т. п.? Отнюдь нет. Все это с религиозной точки зрения дело третьестепенное. Самое важное в том — насколько сильно верит человек в бога. Ведь верующему могут быть прощены почти все грехи, поступки, даже преступления, — нужно только хорошо помолиться и покаяться.

С другой стороны, признание человеком своей греховности нужно церковникам для того, чтобы внушить мысль, что он — ничтожество перед богом, низменное, слабое существо и уповать он может лишь на милость божью. Именно этого добивается богослов Иоанн Златоуст, когда поучает верующего:

«Ты грешен! Не отчаивайся. Скажи богу твоему: «согрешил я». Что за труд в этом? Какая скука, какая тягость сказать одно слово: согрешил я!.. Ничего иного от тебя не требую… Скажи слово, объяви грех (служителю божию), признайся во грехе и скажи: «согрешил я», — и ты разрешишься от греха…»

Итак, верующий кается, священник отпускает грехи. И верующие очень легко привыкают к такому порядку. Получается, что без прегрешения нет покаяния и спасения. Так что воистину «не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься».

Так для многих верующих исповедь становится формальным актом, не вызывающим со временем особых волнений и переживаний. В том числе и для священнослужителей.

Бывший ксендз и преподаватель духовной семинарии Ионас Рагаускас в своей книге «Ступайте, месса окончена» рассказывает, как ему, только что прибывшему в приход молодому ксендзу, очень хотелось выслушать исповедь своего коллеги. Какое это должно быть возвышенное покаяние, казалось ему.

«И вот наконец, — вспоминает Рагаускас, — мой первый кающийся в сутане! Знакомый молодой священник из соседнего прихода прибегнул во время престольного праздника к моим услугам. После этой исповеди мои щеки горели, как после оплеухи… меня не столько поразили сами грехи, сколько то обстоятельство, что о своих тяжких преступлениях contra sextum (против шестой заповеди — «не прелюбодействуй». — Ред.), ксендз рассказывал ничуть не волнуясь и не стесняясь, словно признавался в том, что выкурил сигарету. Даже тон исповеди, которую он закончил привычным: «Больше ничего не помню, каюсь, прошу разрешения», — яснее ясного свидетельствовал о том, что выполняется обычная формальность. Уста глаголят, а сердце и разум немы…»

Еще более формальный характер носит практикуемая ныне в православных храмах «общая исповедь», когда каются одновременно несколько человек. Священник перечисляет длинный список грехов, а верующие возгласом «грешен, батюшка», отмечают тот грех, в котором они повинны. Это групповое «разрешение грехов» доводит исповедь до логического конца — превращает ее в нелепость, которая уже никак не может служить улучшению нравственности.