100 лет без любви - [49]

Наверное, нервозность моя достигла пика, потому что на глазах выступили слезы. Это не укрылось от внимания Захара.

— Что с тобой? Ты плачешь, что ли? — удивился он.

— Нет, конечно, — заверила я, некстати шмыгнув носом. — В горле запершило.

— Я тут все думаю… о том, что ты вчера рассказала.

Надо же! А я решила, что он и думать об этом забыл. Всю голову сломала, как снова вывести его на этот разговор.

— В общем, я правильно понял, что помешать Вере что-то сделать ты можешь, а вот заставить ее делать по-твоему — нет?

— Ну, вроде того…

— Благодаря той колдунье ты теперь можешь захотеть или не захотеть видеть сон? Так?

— Да. Причем я могу пожелать попасть в определенный момент жизни Веры.

— Это хорошо… — протянул Захар и снова задумался.

— А вы что… с Верой как-то общаетесь? — вновь заговорил он через какое-то время.

— Не то чтобы… — Настала моя очередь задуматься. Я пыталась понять, что испытываю, находясь в сознании Веры. — Мы не разговариваем, если ты это имеешь в виду. Да и как это возможно, если одновременно мы являемся одним и тем же человеком. Это как чувствовать настроение друг друга и облачать его в слова. Что-то типа мысленного диалога.

Я опять задумалась. С одной стороны, во сне я — это она. С другой стороны, я постоянно выступаю в роли стороннего наблюдателя, готового в любой момент вмешаться. Причем, так было не всегда. Какое-то время я вообще не осознавала, что проживаю моменты жизни Веры. Какая-то странная психология и природа сна получается.

— Знаешь, — снова заговорила я, — какие-то странные сны… Иногда я точно знаю, что посмотрю фрагмент ее жизни и вернусь в свою. А временами мне становится страшно, что застряну там надолго, если не навсегда. Особенно, когда мне снится не один эпизод, а целая череда…

— И часто так бывает?

— Один раз. Но было же! И снова может быть.

— Это понятно. — Что он хотел этим сказать, я не поняла. И сочувствия в его голосе не различила, хотя сама себя жалела напропалую. — А как ты вступаешь с ней в контакт?

— Да толком никак.

Я, как могла, объяснила ему, что каждый раз, оказываясь в сознании Веры, испытываю такой шок, что покидаю его раньше, чем что-то успеваю предпринять. Словно срабатывает защитная реакция. Мне даже не удалось еще побороть ее отвращение. А в том, что именно это она испытывает, стоит мне появиться, я не сомневалась.

— Ну и?.. Какие будут предложения? — напомнила я о себе, когда молчание вновь затянулось.

Мы уже въезжали в город, появились первые светофоры. Трасса была на удивление свободной, наверное, потому что праздники, и народ еще вовсю отмечает.

Я не до конца была откровенна с Захаром. Оставалось кое-что еще, о чем я ему не рассказала, в чем даже себе боялась признаться. Каждый раз, когда оказывалась Верой во сне, я отчетливо осознавала, что ее уже давным-давно нет в живых. От этой мысли меня обуревал неконтролируемый временами ужас. А если я пыталась задуматься еще глубже, то становилась близка к панике.

Я и раньше была впечатлительная, постоянно рисовала в сознании картинки чего-то, о чем читала или слышала. Порой они получались ужасными, но я точно знала, что это всего лишь игра моего воображения. А в последнее время реальность переплелась с чем-то, объяснения чему я не находила. Точно знала, что во всем этом мне отведена определенная роль, избежать которой не получится. Как бы я ни сопротивлялась или ни боялась, мне все равно придется выполнить предназначение. Но стойкости духа это не добавляло. Напротив, я чувствовала, как все больше расшатываются мои нервы. С недавних пор у меня даже появилась новая вредная привычка — кусать нижнюю губу. Вот и сейчас я искусала ее до крови.

— Хорошо, не надо плутать по городу. Тут все время пробки. Терпеть не могу! Кучу времени теряешь.

Мы припарковались возле остановки. Я не знала, какой реакции ждать от Захара, но то, что он заговорил на отвлеченную тему, обидело меня по-настоящему. Я отвернулась к окну, чтобы он не заметил слез.

— Я быстро, — сказал он и выскочил из машины.

Дура я, дура, раз решила, что после сегодняшней ночи что-то изменилось. Я смотрела, как Захар подходит к пухлому коротышке. Обменявшись рукопожатием, они говорили о чем-то минут пять, а потом Захар протянул коротышке деньги в обмен на небольшой сверток. За всем этим я наблюдала отстраненно, все больше проникаясь собственным одиночеством.

— Все? Домой? — Вид у Захара был довольный, когда вернулся в машину.

Я же ограничилась равнодушным кивком.

Мы развернулись и поехали обратно. Я сидела мрачнее тучи, разглядывая заснеженные деревья за окном, и даже не волновалась, что может подумать Захар о перепадах в моем настроении.

— Так, Евгения!

От испуга и неожиданности я дернулась всем телом. Так меня называла только бабушка, когда была чем-то сильно недовольна. С опаской посмотрела на Захара, чтобы убедиться в полной его серьезности и сосредоточенности на дороге.

— Я тебя внимательно слушал и очень много думал, — продолжил он. Я же превратилась в слух, боясь даже дышать. — Очень надеюсь, что ты рассказала все. — «Почти все», — подумала я. — Если бы я мог, то запретил бы тебе что-либо предпринимать. Но! — остановил он жестом готовую заговорить меня. — Я не могу, потому что отчасти ты это делаешь ради себя. Хотя, ради меня одного старалась бы, наверное, с удвоенной силой, — вздохнул он.