100 лет без любви - [27]

Почему опять в смехе Захара мне почудилась грусть и самоирония? Он не сказал ничего особенного, и желание его естественное. Так почему складывается впечатление, что он презирает себя же, за то, что смеет мечтать о подобном?

Некоторые изделия поражали простотой и оригинальностью одновременно, другие царапали глаз броскостью, нарочитым богатством. Последние тоже не лишены были изящества, но его казалось в излишке.

— А как люди объясняют тебя, что бы хотели?

— А кто как… Некоторые даже пытаются рисовать. Тут главное слушать внимательно и делать заметки. Потом я набрасываю эскиз по их описаниям. Бывает, вместе мы что-то подправляем. А дальше уже дело техники.

— Это они? — Я взглянула на кипу рисунков в карандаше, высящуюся на столе.

— Черновые варианты, — кивнул Захар. — Чистовики в ящиках заказов.

— Интересно, наверное? — спросила я, не имея в виду что-то конкретное, а скорее, работу в целом.

— Когда как. — Захар пожал плечами, явно не собираясь развивать эту тему.

По его лицу невозможно было определить, действительно ли ему нравится его работа. Скорее всего, любил он в ней творческую составляющую. Но клиенты, ведь, встречаются разные. Наверняка, порой случаются конфликты, разборки. Есть такие, которым трудно угодить. Вот эта сторона в работе, скорее всего, Захара не устраивала. Такие выводы я сделала, опираясь на собственное представление о нем, а, может быть, я пыталась поставить себя на его место.

Я молча продолжала листать альбом, прихлебывая кофе и чувствуя, что Захар наблюдает за мной. От пристального внимания становилось совсем неловко. Последние страницы я просмотрела галопом, лишь бы скорее вернуть альбом владельцу и избавиться от его взгляда. Синхронно я разделалась с кофе, так и не притронувшись ни к конфетам, ни к печенью. Только тогда испытала облегчение, когда Захар снова скрылся в кухне.

От нечего делать я принялась рассматривать карандашные наброски. Видно было, что все они выполнены наспех, на одинаковых листах. Заметив пожелтевший уголок, я потянула за него и в первый момент не поверила своим глазам. На листе была нарисована та самая брошка, что я нашла недавно в бабушкином сундуке. Это не набросок — над эскизом трудились долго, прорисовывая каждую деталь. Лист пожелтел от времени, и я четко осознала, что лет ему столько же, сколько и броши. Руки дрожали от волнения, на лбу выступила испарина, когда я догадалась, что работа принадлежит Ивану. Перед мысленным взором предстал образ такой, каким запомнила его в момент расставания, когда он собирался на ярмарку.

— Чем займемся? — донеся с кухни голос Захара.

Мгновенно я засунула лист обратно. Догадывалась, что не планировали мне его показывать.

— Ты чего молчишь? — Голова Захара показалась в дверном проеме. — Я сейчас, посуду домою, а то скопилось… и поедем.

В голове царил хаос, никак не могла сосредоточиться на словах Захара. Откуда у него рисунок? Что вообще все это значит?

— Жень, — позвал Захар. Лицо его выражало недоумение. — С тобой все в порядке?

— Да, все хорошо. Отвези меня, пожалуйста, домой.

Свой голос слышала словно со стороны. Показался он мне каким-то механическим, как у робота.

— Домой? Чего так? Я думал, мы погуляем, воздухом подышим.

— Нет! — Я тряхнула головой, разгоняя оцепенение. — Хочу домой, устала.

— Ну ладно. — Голос Захара вновь стал скучающим. — Странная ты сегодня какая-то.

Глава 11

Не могу сказать, что проскучала всю следующую неделю. С одной стороны, почти ничего не делала по дому и никуда не выходила. Основную часть времени проводила на диване с книгой или щелкала пультом, переключая каналы на телевизоре. С другой стороны, пару раз съездила на работу — там царила такая запарка, что два других оператора не справлялись еще и на моем участке. Наташка забегала почти каждый вечер и развлекала меня рассказами о собственном счастье. Могла бы и не говорить, и так все было видно — светилась, ослепляя, как дальний свет фар. Захар не приходил, зато звонил регулярно и справлялся о моем здоровье. Да и с бабулей мы вели долгие вечерние беседы по телефону.

Иногда мне даже хотелось, чтобы меня на какое-то время абсолютно все оставили в покое — дали подумать как следует. А подумать мне было о чем. О рисунке, который нашла у Захара в мастерской. Меня зациклило на этом. Но все мысли плавали где-то на поверхности, словно что-то не пускало их на глубину. У меня так и не появилось более или менее разумной догадки, откуда у Захара мог взяться этот эскиз. Чем больше думала, тем сильнее запутывалась. Одна мысль настойчиво сверлила сознание — наша встреча с Захаром неслучайна. Не верила я в такие совпадения. Если все подстроено им, то становилось понятно, почему он временами так нелогично себя ведет, да и перепады в его настроении начинали выглядеть более естественными.

В пятницу мне сняли гипс, и возвращалась я домой в ужасе от увиденного в больнице. Моя нога, в том месте, где ее сдавливала пластиковая повязка, сплошь оказалась покрыта гнойничками. Она, конечно, зудела, особенно нещадно в последние дни, но я не думала, что все так запущенно. Врач уверял, что через пару дней от сыпи не останется и следа, но верилось в это с трудом.