10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ) - [44]

Абу Катада: Ерунда. Мы в курсе всего. Я лично и мои начальники, разумеется, работаем с твоим отцом. Мы понимаем, что пишут не всегда то, что нас радует. То, что мы уже давно знаем. Мы просто хотим говорить правду.

Ю. Т.: Но дело в том, – а мы должны говорить друг с другом прямо, – что я сильно критиковал ИГ. Вам об этом известно, не так ли? Я еще раз специально об этом спрашиваю.

Абу Катада: Да, разумеется, мне об этом известно. Я в курсе ваших публикаций. Вашей критики. Но я думаю, что многие мусульмане считают вас самым правдивым репортером. И это одна из причин того, почему мы остановили свой выбор на вас. Вы способны писать о том, что видите. Вы как раз упомянули тот аккаунт в Твиттере – «Raqqa is being slaughtered silently»[36]. Принадлежащий людям, живущим в Ракке. Они делают фотографии и пишут репортажи. И хотя они находятся на месте событий, все равно лгут. Не думаю, что вы хотите приехать, чтобы придумывать сказки. Не хотим этого и мы.

Ю. Т.: Придумывать истории мы можем и в Германии. Для этого и ехать специально никуда не надо.

Абу Катада: В этом все дело. Мы знаем, вы не можете писать с нашей точки зрения. Потому что существует нечто такое, что немусульманину никогда не понять. Почему кто-то, сидя в машине, подрывает себя? Немусульманам этого не понять. Вот почему вам никогда не написать так, как этого хотим мы. Однако речь идет о том, чтобы писать правду. Так, как ее понимаете вы.

Ю. Т.: Я всегда старался. Когда я встречался с руководством талибов, мы говорили о смертниках. Я сказал: не могу этого понять и придерживаюсь абсолютно противоположных взглядов. Они это восприняли. И отнеслись к моим критическим замечаниям настолько уважительно, что впоследствии пригласили меня еще раз. Я написал о них честно. Они поняли, что я попросту никогда не приму использования террористов-смертников.

Доносится гром разрывов. Катада явно нервничает.

Абу Катада: Мне жаль, что мне приходится срочно заканчивать наш разговор, может быть, нам еще удастся поговорить сегодня чуть позже или завтра? У нас тут снова гости. Несколько самолетов, летящих в непосредственной близости от нас.

Ю. Т.: Хорошо! Тогда очень коротко: каков план? Когда вы могли бы меня встретить? Когда нам выезжать?

Абу Катада: Вы можете выезжать. В тот же день, когда вы приедете в Турцию, мы сможем перевести через границу.

Ю. Т.: Это возможно уже завтра?

Абу Катада: Да. По приезде вам лишь следует связаться со мной по телефону или по электронной почте и сообщить, что вы приехали и готовы к переходу через границу. Там мы вас встретим.

Ю. Т.: Мне не сообщать, когда я вылетаю? Мне позвонить вам только после посадки? На сколько дней, по-вашему, нам стоит планировать поездку?

Грохот на заднем плане.

Идите в безопасное место.

Абу Катада: Хорошо. До свидания.

Глава VIII. Поездка в «Исламское государство». Краткие очерки кошмара

Жребий был брошен. Назад пути не было. Семь месяцев я ежедневно терзался сомнениями. Оправдано ли мое намерение ехать в «Исламское государство»? Почти каждый день я видел новые варварские жестокости ИГ или читал о них. Перед сном у меня часто возникало ощущение, что кто-то водит тупой стороной ножа по моему горлу. Обычно я вставал, подходил к окну в гостиной и смотрел в ночь. Вернемся ли мы оттуда? Чего стоит слово этих террористов? От иракских друзей в Анбаре я знал, что с ИГ велись переговоры. Давались недвусмысленные гарантии безопасности. Никто из делегации суннитов не вернулся.

С другой стороны, меня одолевала любознательность, велико было желание узнать правду об ИГ. Эта жажда истины гнала меня вперед всю жизнь. После переговоров по Скайпу и получения гарантий халифа создалась ситуация, при которой наше задержание или смерть пошли бы во вред и ИГ. Им хотелось, чтобы их воспринимали как государство, то есть всерьез. Кроме того, как ни странно это может показаться, я доверял Абу Катада. Тому хорошему, что в нем, несомненно, есть. Или когда-то было.

Больше всего меня мучило, что в этом самоубийственном предприятии участвовал мой 31-летний сын. Вся семья умоляла меня не брать его с собой. Случись что мной, он оставался бы единственным мужчиной в семье. Он был нужен им всем. И в первую очередь младшей сестре Натали. Она очень красивая девушка. Но невидимым дамокловым мечом над ней висела страшная болезнь – рассеянный склероз.

Когда я за день до отъезда еще раз попросил Фредерика остаться с семьей, он ответил:

– Ты знаешь, я против этой поездки. Решительно. Если ты погибнешь, то тем самым уничтожишь все, за что боролся в течение многих десятилетий. Прежде всего уважение к мусульманскому миру. Твою смерть воспримут как доказательство ошибочности твоих взглядов. Эта поездка – безумие.

– Возможно, – сказал я. – И поэтому я прошу тебя остаться здесь.

Фредерик сердито посмотрел на меня:

– Я не позволю тебе поехать туда одному. Мы пройдем через это вместе. Если ты полетишь тайно, я отрублю все твои связи в Интернете. Ты не найдешь ничего и никого. Удалю все твои контакты.

У меня не осталось выбора. Фредерик был непоколебим.

Конечно, на тот случай, если бы ИГ не сдержало слово, я принял кое-какие меры предосторожности. Я знаю влиятельных политиков и интеллектуалов мусульманского мира. Незадолго до отъезда я с ними связался. Они обещали мне в случае возникновения чрезвычайной ситуации связаться со своими правительствами, которые затем смогут ради нас установить контакты с ИГ, например, через иракские племена. По крайней мере, попробуют. Даже когда я буду в «Исламском государстве», они пообещали письменно проинформировать Федерального канцлера в Берлине.