«Если бы знаменитые и славные мореплаватели — Колумб… Магеллан и многие другие, открывшие самые дальние страны и царства, — оставили свои намерения после первой, второй или третьей неудачной попытки, то впоследствии они никогда не достигли бы результатов своих трудов».
Де ФЕР, спутник Баренца, 1598 год
25 июня 1932 года в 2 часа дня профессор Отто Юльевич Шмидт вышел из дверей здания, где помещалась редакция Большой Советской Энциклопедии.
Он взглянул на чистое высокое небо, вдохнул летний нагретый воздух, улыбнулся, провел рукой по роскошной своей бороде и широкими быстрыми шагами направился к остановке трамвая.
В ту же минуту от стены дома напротив отделился молодой человек и пошел следом за ним, иногда даже обгоняя и внимательно вглядываясь в лицо профессора. В руках у молодого человека был огромный блокнот, какие носят художники.
Профессор был углублен в свои мысли и преследователя не замечал.
Кто-то, шедший навстречу, внезапно остановился, радостно раскинул руки, окликнул профессора, и они проговорили несколько минут.
Молодой человек в это время, выхватив карандаш и раскрыв блокнот, лихорадочно рисовал в нем, продолжая часто поглядывать на бородатого профессора.
Шмидт пошел дальше, и молодой человек, запахнув блокнот, опять последовал за ним.
Трамвай приблизился к остановке. Профессор вскочил в вагон. В середине были свободные места.
Вагон раскачивался. Профессор, сидя, записывал что-то в маленькую записную книжицу, а молодой человек стоял на площадке у окна, раскрыв блокнот. Его толкали, но он продолжал рисовать.
Несколько раз профессор неодобрительно посматривал в его сторону. Потом он вдруг поднялся и выпрыгнул из трамвая в тот момент, когда трамвай отходил от остановки.
Пока художник закрыл блокнот и собрался выпрыгнуть, профессора на улице уже нигде не было видно.
*
На следующее утро тот же молодой человек был первым посетителем в кабинете главного редактора Большой Советской Энциклопедии. Он пришел даже раньше секретаря, даже раньше главного редактора. В руках он держал тот же огромный блокнот.
В приемной старушка уборщица выметала пыль.
— Тебе к самому Отто Юльевичу? — спросила старушка.
— К самому. Он сегодня будет?
— Это тебе лучше знать, если он тебя вызвал. Отто Юльевич, он ведь многими делами управляет. И каждое дело — государственное. Ты не пугайся, — продолжала старушка, по-прежнему сметая с чистых подоконников. — Отто Юльевич зря ругать не станет. Если не виноватый, он сразу разберется. Или ты по северным делам?
— По северным, — ответил молодой человек.
Шмидт вошел в кабинет внезапно.
— Отто Юльевич, я к вам, — засуетился молодой человек. Блокнот чуть не выпал у него из рук. — Я — художник-карикатурист Петр Решетов. И… Вот ваш портрет.
Профессор на секунду удивился, но портрет взял и внимательно стал рассматривать.
— Это не карикатура, это даже не шарж… Это самый обычный парадный портрет, — сказал он с недоумением.
— Возьмите меня на «Сибиряков», Отто Юльевич, я вас очень прошу, — сказал вдруг художник дрожащим от волнения голосом.
— На «Сибиряков»?! — профессор улыбнулся. — Вон вы какой, оказывается.
— Отто Юльевич, я комсомолец. Я любую работу готов исполнять. Только возьмите в Арктику!
— Комсомолец — это хорошо. Но придется вам подождать до будущего года. Состав экспедиции на «Сибирякове» укомплектован месяца два назад. И художником не могу вас взять. У нас есть уже один художник.
— Отто Юльевич, меня знает ваш секретарь экспедиции — Муханов. Я любую работу готов делать. Ведь лучшие годы зря уходят, Отто Юльевич!
Профессор снова улыбнулся.
— Лучшие годы у вас будут всегда при себе.
— Ну возьмите хоть портрет на память. Я его вчера сделал на улице и в трамвае.
— Так это вы? Вчерашний? А я вас сразу не узнал. Портрет возьму, спасибо. А вас на «Сибиряков» взять не могу. До свидания.
В приемной уже дожидались очереди трое крепких мужчин.
— Вы по какому вопросу, товарищ? — спрашивал их секретарь.
— По личному. Нам бы в плавание записаться, на «Сибиряков».