Зов Арктики - [2]

А все оттого, что мой план не удался.

— Попробуй поразить Шмидта, удивить чем-то сразу, — сказал мне мой знакомый, секретарь экспедиции Муханов. — К нему ведь по сто человек в день обивают пороги, и все просятся на «Сибиряков». А там — команда, плюс ученые и остальные — всего семьдесят. Свободных мест нет, ты учти.

И я учел.

С утра я ждал у дома напротив издательства, подстерегал его выход.

Я никогда не видел его в жизни, но газеты, журналы — сколько портретов печатали. Я изучил по портретам его лицо, каждый миллиметр, выражение глаз.

Конечно, если хочешь рисовать портрет, надо увидеть человека по-своему, а не так, как сотня фотографов до тебя. Художник, если он себя уважает, должен быть самостоятельным, н$ поддаваться тому, что делают другие рядом, иметь собственный глаз, свое отношение к натура. Это знает каждый.

Я слышал, что Отто Юльевич хорошо разбирается в искусстве, и мне было важно показать ему настоящую работу.

Я ждал у дома напротив весь день. Несколько раз мимо меня проходили милиционеры и подозрительно оглядывали.

Наконец вышел он!

Я шел за ним по улице, на ходу набрасывая портрет. Мне повезло — он сел в трамвай.

Вечером дома я сделал несколько вариантов. Выбрал лучший.

И вот поражение.

А я ведь уже представлял, как рисую акварелью северные пейзажи, небо и льдины.

Ничего, еще не все потеряно. Я упрямый. Я поеду в Архангельск. Возьму сухари, воду, краски, бумагу, проберусь на ледокол, спрячусь в трюме, а когда будем среди льдов — вылезу.

Куда вы меня теперь ссадите? К белым медведям?

*

Долгое время Отто Юльевич даже не был уверен, состоится ли сама экспедиция. Неуверенностью своей он ни с кем не делился. Старался казаться спокойным, бодрым.

Но преграды возникали одна за другой.

Сначала ему просто говорили, что плавание в одну навигацию — утопия, прожектерство. Он погубит людей и ледокол.

— Ледокола вам для этого не дадим, — отвечало ему зимой крупное морское начальство.

Но он бился, доказывал. Написал специальный доклад в правительство.

Ледокол дали.

Только разве это был ледокол!

Пароход ледокольного типа «Сибиряков», слабее «Седова». А даже «Седов», на котором он плавал два года, не всегда справлялся с многолетними льдами.

Теперь надо было успеть подготовить экспедицию.

Знаменитые полярные исследователи готовились по два-три года.

У него было для этого несколько месяцев.

В одном городе надо было заказать ранние овощи из нового урожая. В другом — консервы. В третьем — теплую специальную одежду. В четвертом — бензин и керосин. В пятом — бочки для бензина и керосина. А еще научное снаряжение, взрывчатку и тысячи разных вещей. Ледокол снаряжала вся страна.

Но и ледокол не был готов. Все последние годы он годил на «зверобойку», на промыслы морского зверя. Его трюмы загружались ворванью и тюленьими шкурами. И лишь небольшое помещение было отведено команде. За оставшуюся весну надо было построить в трюме каюты с необходимыми удобствами.

Даже капитана у него пока еще не было. Потому что капитан Воронин не хотел уходить со своего родного «Седова» на незнакомый и малосильный ледокол. А без Воронина плавание невозможно. Потому что Воронин — это гордость Арктики. Воронин — лучший полярный капитан.

Отто Юльевич слал ему телеграммы, уговаривал.

А сколько еще надо было слать ^телеграмм в разные города, просить и-требовать поторопиться. Во всех телеграммах были эти слова: «ускорить», «быстрее». Полярное лето короткое. Опоздаешь на неделю — с отплытием — застрянешь во льдах. И тогда все мечты и планы — пройти за одну навигацию из Архангельска в Тихий океан — рухнут.

ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ДНЕЙ

Через двадцать дней, 21 июня, в одиннадцать тридцать я сел в поезд вместе с экспедицией.

Вещей у меня с собой было мало, зато чемодан бумаги, краски, карандаши.

На перроне стояли большие тяжелые чемоданы и ящики.

Я сразу стал помогать затаскивать эти ящики в вагон.

— Только не уроните! — предупреждал меня довольно крепкий человек.

И я не ронял. Я легко перекидывал вещи с плеча на руки и аккуратно ставил под лавки.

Это я старался показать, как мне легко, на самом-то деле под конец устал еще как.

— Вы тоже член экспедиции, юноша? — Он посмотрел на меня добрым, но пристальным взглядом.

Я хотел сказать: «А как же». Но испугался и только ответил:

— Да, вместе с вами еду.

— Тогда давайте знакомиться. Я — Шнейдеров, кинорежиссер. А это мои друзья — Трояновский и Купер.

Еще бы я не знал Шнейдерова!

Его фильмы о Памире и Средней Азии я смотрел по многу раз.

Нас было больше десяти человек. Кроме кино, еще ехала наука. Был даже подрывник по фамилии Малер. Люди везли с собой всяческое оборудование, и оно занимало все купе.

Сейчас мне даже трудно представить, как это я мог за пять минут познакомиться со всеми, стал громко шутить и хохотать, бегать за пивом на станциях, брать в газету горячую картошку у теток, подходящих к поезду. А тогда все это было просто, получалось само собой. Подрывника Малера, например, я уже сразу назвал товарищем Динамитом. И он ничего, отозвался.

В Северной России стояла жара. Поезд шел прогретый насквозь. Я высовывал руку в окно, и в ладонь мне бил теплый упругий ветер.