Сергей Васильевич Ломов терпеть не мог светской жизни. Его раздражала необходимость одеваться каким-то особенным образом, чтобы выглядеть comme il faut [1]. Он досадовал, что ему приходится отложить другие — всегда более важные и интересные — дела и рассчитывать время, чтобы не явиться слишком рано или, напротив, не причинить неудобств своим опозданием. Мысль, что во время званого вечера надо будет соблюдать тысячу условностей, без которых он бы прекрасно обошелся, также не добавляла оптимизма. Развлечения, которые обещали хозяева, заманивая гостей, его тоже мало прельщали: он был равнодушен к музыкальным номерам, а также фокусникам, предсказателям и литераторам, талантами которых приличные люди обыкновенно угощают собравшихся, как десертом. Некоторые, как известно, ходят по гостям с целью набить себе желудок, но, хотя Ломов ценил хорошую кухню, он не любил трапезничать там, где не мог полностью контролировать приготовление пищи. Такая осторожность развилась у Сергея Васильевича после того, как его однажды пытались отравить, но ни одной душе на свете он не обмолвился о том случае. Для тех сравнительно немногих людей, которые сталкивались с Ломовым вне его работы, он был скучный отставной военный, холостяк, бирюк и медведь, который одиноко жил в своем петербургском доме. Из прислуги Сергей Васильевич держал при себе только денщика, молчаливого и неприметного настолько, что его имя никто даже не удосужился узнать. С точки зрения поверхностного наблюдателя, Ломов не представлял ровным счетом никакого интереса; с точки зрения самого Сергея Васильевича, его жизнь обладала всей необходимой полнотой и совершенно его устраивала. Однако, несмотря на все его ухищрения, ему все же приходилось считаться с кое-какими обстоятельствами, на которые он никак не мог повлиять: например, с родственниками, которые время от времени вторгались в его жизнь и тем или иным образом заявляли на него свои права.
Какой-нибудь досужий философ наверняка уже имел случай заметить, что родственники — это по большей части люди, с которыми нас так мало связывает, что только упоминание о кровных узах мешает нам выставить их за дверь. И в самом деле, большинство своих родственников Сергей Васильевич не жаловал — за исключением тетушки Евдокии Петровны, которая его воспитала. Отец Сергея Васильевича скоропостижно скончался, когда Ломов был мальчиком, а мать через некоторое время снова вышла замуж. Нельзя сказать, что она не любила своего сына, но как-то само собой получилось, что Сережа вскоре оказался у тетки, да так у нее и остался. Когда он вырос, мать захотела, чтобы он сделался инженером, как ее второй муж, но Ломов предпочел армию. Тут Евдокия Петровна никак не пыталась на него повлиять, но объявила, что поддержит любое его решение. Она писала ему подробные письма, когда он находился в полку, высылала деньги, чтобы он мог уплатить карточные долги, и сообщала обо всем, что происходило в ее маленьком имении за время его отсутствия. И хотя Ломов был не из тех, кого можно заподозрить в сентиментальности, и вообще остерегался доверять людям, теплое чувство к тетушке он пронес через всю жизнь.
Ныне он считался отставным майором без особых перспектив в жизни, а Евдокия Петровна состарилась и вся поседела, но ее необыкновенные глаза цвета лепестков незабудки все еще напоминали о том, что в молодости она была вовсе не дурна собою. Муж разъехался с ней через полтора года после свадьбы, единственная дочь умерла в раннем детстве, так что всю свою любовь Евдокия Петровна перенесла на племянника, оставив лишь самую малую толику для своих крестников. Несколько дней назад тетушка приехала из имения в Петербург и, несмотря на приглашение Ломова пожить у него, остановилась в гостинице. Деликатность позволила ей обременить его только одной просьбой: она хотела, чтобы Сергей Васильевич сопровождал ее в гости к одному из крестников, который пригласил ее к себе на вечер и заверил, что будет только рад, если она приведет с собой и своего племянника.
Услышав, чего от него хочет тетушка, Ломов насупился. Он хорошо помнил Василия Истрина, о котором шла речь, потому что в детстве тот жил в соседнем имении. Василий, или, как на французский манер предпочитали называть его родители, Базиль, был на несколько лет старше Ломова, но это обстоятельство вовсе не помешало Сергею хорошенько отколотить его за то, что он нарочно сломал игрушку, которую ему не хотели отдавать. Уже в детстве Базиль претендовал на роль вожака, хотя тогда Сергей видел в нем всего лишь зазнайку и шкодливого мальчишку, который норовит сделать пакость и притвориться, что он тут ни при чем. Уязвленный своим поражением Базиль нажаловался маме, после чего Сергей решил, что пакостный сосед еще и ябеда, и перестал с ним общаться; впрочем, Базиля вскоре отправили в петербургскую гимназию, так что их дороги все равно разошлись. Ломов смутно припомнил, что в своих письмах тетка писала о том, что Базиль сделал нешуточную карьеру, и усмехнулся. Взлет Истрина его не удивлял; удивило бы, пожалуй, обратное — если бы Базиль не добился успеха. Еще когда он был ребенком, он умел втираться в доверие и располагать к себе тех, кто, в отличие от Ломова, не видел его насквозь.
