Zealot. Иисус: биография фанатика

Когда мне было пятнадцать лет, я нашел Иисуса.

Я проводил летние каникулы в летнем лагере евангелистов в Северной Калифорнии, среди поросших лесом равнин под бескрайним голубым небом, в тишине, спокойствии и доброжелательном окружении, где трудно было не услышать голос Бога. Среди прозрачных озер и величественных сосен мы с друзьями пели песни, играли в игры и обменивались секретами, радуясь свободе от домашних и школьных обязанностей. По вечерам мы собирались у камина в общем зале в центре лагеря. Именно здесь я услышал историю, которая навсегда изменила мою жизнь.

Мне рассказали, что две тысячи лет тому назад в древней стране под названием Галилея родился младенец, который был Богом. Ребенок вырос и стал безупречным человеком. И этот человек стал Христом, спасителем всего человечества. Своими словами и чудесными делами он бросил вызов иудеям, которые считали себя богоизбранным народом, и те в отместку распяли его на кресте. Хотя он мог избежать такого бесславного конца, он добровольно выбрал смерть. Именно в смерти заключалась суть всего произошедшего, поскольку эта жертва освободила нас всех от бремени наших грехов. Но это еще не конец истории, поскольку через три дня он воскрес вновь, возвысившийся и божественный, так что теперь все, кто верят в него и принимают в сердце свое, тоже никогда не умрут, а обретут вечную жизнь.

Для ребенка, выросшего в смешанной семье, состоявшей из не отличавшихся религиозным рвением мусульман и убежденных атеистов, это была самая величайшая история из когда-либо слышанных. До этого момента я никогда не ощущал тягу к Богу так глубоко. В Иране, где я родился, я был мусульманином постольку, поскольку был персом. Моя религия и моя национальность были взаимосвязаны. Как большинству людей, родившихся в обществе с религиозными традициями, моя вера была так же знакома мне, как собственная кожа, и так же безразлична. После Иранской революции моей семье пришлось оставить страну. Религия в целом, и ислам в частности, стали запретными темами в нашем доме. Слово «ислам» было условным обозначением всего того, что мы потеряли благодаря тем, кто теперь правил Ираном. Моя мать продолжала молиться, когда ее никто не видел, и где-нибудь в шкафу можно было найти спрятанный Коран. Но в основном все следы Бога были тщательно убраны из нашей жизни.

Для меня это было вполне нормально. В конце концов, в Америке 80-х годов «быть мусульманином» значило примерно то же, что «быть марсианином». Моя вера была отметиной, символом того, что я другой; ее следовало скрывать.

С другой стороны, Иисус и Америка были неотделимы друг от друга. Он был центральным персонажем американской национальной драмы. Приняв его в свое сердце, я ощутил себя настоящим американцем. Я не хочу сказать, что мое обращение было актом конформизма. Напротив, я пылал абсолютной преданностью к своей новой вере. Меня познакомили с Иисусом, который был не столько «господом и Спасителем», сколько лучшим другом, тем, с кем я мог установить глубокие личные отношения. Будучи подростком, пытавшимся осмыслить непонятный новый мир, я ощущал это как приглашение, от которого нельзя отказаться.

Вернувшись домой из лагеря, я немедленно принялся делиться благой вестью об Иисусе Христе со своими родными, соседями и одноклассниками, с новыми знакомыми и прохожими на улицах: теми, кто встречал эту весть с радостью, и теми, кто отбрасывал ее от себя. Но чем больше я вчитывался в Библию, чтобы во всеоружии встретить сомнения неверующих, тем больше я ощущал расстояние между Иисусом евангельским и Иисусом историческим — между Иисусом Христом и Иисусом из Назарета. В колледже, где я начал изучать историю религий, это первичное чувство внутреннего дискомфорта вскоре переросло в полноценные сомнения.

Опорой евангельского христианства, по меньшей мере в том виде, в котором его преподносили мне, является безусловная вера в то, что каждое слово в Библии вдохновлено Богом, является подлинным, истинным и непогрешимым. Внезапное осознание, что такая вера является ложной, что Библия полна явных ошибок и вопиющих противоречий (что неудивительно для текста, который писался множеством людей на протяжении нескольких тысячелетий), повергло меня в состояние растерянности, смущения и духовной неприкаянности. И поэтому, как многие люди в такой ситуации, я со злобой отверг свою веру, словно это была дорогостоящая подделка, которую меня обманом заставили купить. Я начал переосмысливать веру и культуру своих предков и, будучи уже взрослым человеком, ощутил к ней гораздо большую внутреннюю близость, чем в те годы, когда я был ребенком: это было похоже на встречу со старым другом после продолжительной разлуки.

Тем временем я продолжал свои академические штудии в области религии, вникая в текст Библии уже не как восторженный верующий, а как придирчивый исследователь. Не скованный цепями убеждения, что все прочитанное мною должно восприниматься как буквальная истина, я начал осознавать более глубокую правду в библейских текстах, намеренно отделенную от превратностей истории. Чем больше я узнавал об историческом Иисусе, о том беспокойном мире, в котором он жил, о жестокости римской власти, которой он противостоял, тем более притягательным для меня становился этот человек. В самом деле, иудейский простолюдин и бунтарь, который бросил вызов самой могущественной империи, которую когда-либо знал мир, и проиграл, стал для меня намного реальнее и ближе, чем то отстраненное, неземное существо, с которым я познакомился в церкви.