Июль, 2002 год
В затрапезной гостинице на окраине Тикси к вечеру 12 июля были зарегистрированы всего четыре постояльца. На первом этаже проживал тучный бухгалтер из Склада, на втором – три иркутских геолога. В среду они прилетели с Новосибирских островов, утром ожидали борт, но рейс отменили, и пришлось пьянствовать. Без особого энтузиазма, но, как говорится, надо. В родном Иркутске под присмотром жен и тещ особо не разгуляешься. Двухкомнатный номер напоминал казарму. Голые стены, кровати с несвежим бельем, сваленные грудой рюкзаки. На столе – нехитрая снедь.
Бутылку уже усидели.
– Продешевили, – мрачно поведал долговязый бородач, распечатывая вторую. – По три штуки баксов за редкую находку... Ну, не знаю, мужики. Бакс, он, конечно, вещь, но всего по три штуки... На бедность разве что.
– Зато ноги унесли, – сказал худой и угловатый. – Я доволен. Забудем про платину. Девять тонн «зелени» за месяц работы – приличный навар, не жадничай. Доживем до утра, и гуд бай, моя черешня. С долгами рассчитаюсь, Соньку под мышку – и на курорты Краснодарского края. Я ей Дагомыс уже четыре года обещаю...
Бородач невесело хохотнул.
– Ну, ты развеселил! С женой на курорт... Васёк, ты в Тулу со своим самоваром не пробовал?
Третий, приземистый и в годах, помалкивал. Он сильно нервничал. Два дня назад на геологическую партию наехали серьезные люди. Подошли прямо на пристани, под разгрузку. «Девять тонн, и молчок, – предложил хмурый усач с манерами гэбиста. – Вы искали хромистый железняк – вы его нашли. На острове Надежды. Там его – горы. Остальное забудьте. Нам – материалы, вам – девять тысяч, подписка о неразглашении и самолет в субботу. И никакой болтовни». Не та эпоха, чтобы грудью на амбразуру. За открытый пласт им светила благодарность и квартальная премия в несколько тысяч «крепнущих» российских рублей. Несерьезно. А позавчера появились еще одни «клиенты» – серьезные и богатые. Сотоварищи как раз за пивом ушли – в буфет, там «Сибирскую легенду» завезли. «Двадцать тысяч, – сказали серьезные, – к пятнице подготовить материалы». Тут и понял Листвянский, что продешевил. Как последнего лоха обули! Пришлось вести двойную игру. Даже тройную: коллеги о последнем визите оставались в приятном неведении. Технических проблем он не видел: богатые и серьезные образцов пород не требовали, а документацию Листвянский всегда хранил в двойном экземпляре. На всякий случай. Чемоданчик для усатого он отдал намедни вечером, за папкой с копиями прибудут сегодня ночью (он должен вынести в коридор), а тут коллеги пьянку закатили. Да еще и проституток заказали – можно подумать, сутки не протянут до встречи с законными...
Выпили еще – за жен, за удачу, за секс в работе.
– Ладно, – хлопнул стаканом по столу худой, – не в бабках счастье. – Потянулся к банке, ковырнул сморщенный овощ. – Скоро девчата придут. Оттянемся напоследок, и на крыло.
– Без меня, – пробормотал Листвянский, – спать пойду. Поздно уже.
– Лучше поздно, чем ни с кем, – резонно заметил высокий. – Уймись, Иваныч. Давай стаканюгу...
В дверь постучали.
– Опаньки, – подскочил угловатый. – А халдей не промах. Где тут наши бабоньки сомнительного поведения?
В номер ввинтились две девицы. В принципе нестарые. Якутка и белобрысая. У первой было мало волос, у второй они не вполне естественно кудрявились, из губ торчала сигарета, а на коленке красовался фиолетовый рубец.
– Холостякуем, мальчики? – Якутка хихикнула, но как-то натянуто.
– А болоночка ничего, симпатюристая, – определил угловатый. – Чур, моя, Серега. А тебе японочка – справедливо?
– Да мне столько не выпить, – скис сидящий за столом долговязый. – Или за добавкой в буфет сбегаем?
– Удачи, мужики, – поднялся Листвянский. – Всем совет да любовь. Я на боковую. Вы с ними того... не засиживайтесь.
И тут все разом сменилось. Отпихнув якутку, в номер ворвались посторонние. «По-честному» – трое на трое. Угловатый и бровью не успел повести – получил выкидухой в «солнышко». Умер не сразу – ползал в ногах у курчавой, давился кровью. Листвянского толкнули к окну, он упал на подоконник, в сохлый кактус – а встать уже не мог: из горла торчала рукоятка. Высокий схватил пол-литра, подпрыгнул. Рывком перевернул стол – налетчик со шрамом на носу протаранил столешницу. Высокий махнул бутылкой, как шашкой, – хрустнуло стекло или череп... Рябой захрипел, выпучил глаза, но дружки уже летели, выставив ножи. Парень пытался защищаться, закрывался руками, но пропускал удары по корпусу, кричал от боли. Обливаясь кровью, упал на колени, опрокинулся навзничь. Озверевшие налетчики били ножами – смачно, с удовольствием, входя в раж.
– Хорош... – прохрипел рябой, держась за голову. – Ищите бабки и бумаги...
– Мы пойдем? – нервно дергая губой, спросила якутка.
– Стоять, – процедил рябой. – И молчи, мочалка.
– Валет, имей совесть, – надула губы блондинка. – Вы поймали нас на лестнице, прикрыть просили – мол, с парнями потереть надо. Вы потерли? Сам сказал – войдем, и свободны. Ну, в натуре, Валет, мы пойдем?
Блондинка покосилась на дверь. Рябой перехватил ее взгляд, заступил дорогу. Разбитая голова не мешала: он схватил ее за руку. От рывка девица развернулась – взвизгнуть не успела, он зажал ей рот и ввел в спину нож. Плавно, точно шприц. Блондинка замычала – рябой провернул лезвие. Вынул, опустил обмякшее тело.