Скунс!
Распространившееся зловоние явно исходило от него.
Трейс Баллинджер тихо выругался. Он был почти уверен, что слышал глухой удар о передние колеса своего джипа на последнем повороте.
— Ну и вонь, верно, Бадди? — обратился он к охотничьему псу, сидевшему с настороженным видом на пассажирском месте рядом с ним. Бадди жалобно заскулил в ответ.
Осветив фарами мокрый асфальт на следующем повороте, Трейс прибавил скорость.
Моросить начало еще до того, как Трейс выехал из Нью-Йорка. А когда он достиг Покипси, мелкий дождик превратился уже в настоящий ливень. Какая удача, что, прежде чем продолжить путь в Грантвуд, он решил задержаться, чтобы не попасть в час пик.
— К черту, удача здесь ни при чем! — пробормотал Трейс себе под нос.
Он сам кузнец своего счастья. И так было всегда. В конце концов, он самостоятельно принял решение дождаться вечера, когда огромные пробки на этом участке дороги рассосутся.
Трейс прибавил звук. По радио Триша Йервуд пела о том, что ночь будет холодной и трудной.
И он был с ней полностью согласен.
В зависимости от состояния дороги, погоды и его настроения — причем последний фактор был решающим — весь путь от начала до конца обычно занимал у Трейса не более двух часов. Исходной точкой был его дом на Восточной Восемьдесят девятой, а пунктом назначения — дом Коры в конце величественной аллеи, протянувшейся через несколько сотен акров каштановых деревьев на севере Райнбека.
Он до сих пор живо помнил свою первую поездку в Грантвуд, которая состоялась почти восемь лет назад. По окончании юридического факультета Гарварда и получения права адвокатской практики в штатах Массачусетс и Нью-Йорк (он был не более ловок, чем остальные с его курса, просто старше, настойчивее и ответственнее) Трейс стал выполнять самую тяжелую работу в фирме.
Полгода в тесном замкнутом пространстве без окон — и он закусил удила… Год — и он почти свихнулся. Трейс уже чуть было не уволился из «Даттон, Даттон, Маккуэйд и Мартин», когда его известили: Кора Грант лично просит, чтобы он присутствовал на ежемесячной встрече ее поверенных.
Даже такая фирма, как «Даттон, Даттон, Маккуэйд и Мартин», не могла позволить себе отшить столь серьезного клиента, как Кора Грант с ее миллионами. Так Трейс оказался на трассе номер девять впервые.
«Сумасшедшая».
В тот день Кора окинула его взглядом — он был в своем обычном облачении, которому и по сей день не изменяет за пределами суда: линялые джинсы, белая рубашка (как всегда, неглаженая), поношенный кожаный пиджак (Трейс приобрел его за десять баксов на задворках Гудвилла еще в те жутко голодные годы — он не любил расставаться с ним и старался по возможности этого не делать) и пара старых ботинок — и с уверенностью, которую ничто не могло поколебать до самой ее кончины неделю назад, провозгласила:
— Трейс Баллинджер, вы мне нравитесь.
— Вы мне тоже, миссис Грант, — ответил он.
К своему удивлению, Трейс обнаружил, что это правда. Ему действительно нравилась старуха. Она была не такой, как все. Ну хорошо, хорошо, она была откровенно странная. Кора Грант не просто плясала под свою собственную дудку — что частенько говорили и о нем самом, порой за спиной, порой в лицо, — у нее был целый личный оркестр. Правда, Трейс никогда не верил, что она абсолютно безнадежна.
Кора Лемастерс Грант, восьмидесятилетняя эксцентричная особа, с самого начала внесла определенность в их отношения.
— Называйте меня Кора, — потребовала она.
— Хорошо, — согласился Трейс.
Она подалась вперед, и ее следующие слова прозвучали почти страстно:
— Терпимы ли вы к глупости?
Трейс знал, что в этот момент его глаза превратились в две узкие темные щелки.
— Не знаю, как там насчет терпимости, но в мире есть вещи и похуже глупости.
Его ответ явно попал в яблочко. Кора кивнула и произнесла:
— Согласна.
Ее следующий вопрос не заставил себя долго ждать:
— У вас есть седые волосы?
— Да.
Она едва заметно улыбнулась:
— У меня тоже. Еще вопрос:
— Сколько вам лет?
— Тридцать один.
— Вы выглядите старше.
Трейс слышал это не впервые.
— Вы уже не ребенок, — заметила она, остановив на нем свой пристальный взгляд.
— Да, я не ребенок, — уверил он ее.
Черт возьми, он распрощался с детством уже по окончании начальной школы в рабочем районе Питсбурга — местечке, огороженном с одной стороны железнодорожными путями, а с другой — фабричными трубами. Уже тогда ему было известно кое-что такое, о чем детям знать не положено.
— Курите?
— Бросил.
— Когда?
— Двадцать лет назад. — Это была чистая правда. Кора быстро моргнула несколько раз подряд.
— Бросили курить в одиннадцать лет?
— Да, — подтвердил он и добавил: — Я был нетипичным ребенком.
— Да уж вижу. Кора продолжила:
— Пьете?
— Иногда. Пиво. — Это все, что он может себе позволить, но Трейс не стал вдаваться в подробности.
Не обращая ни малейшего внимания на находившихся в комнате именитых юристов, она продолжила экзаменовать Трейса:
— Выражаетесь?
— Иногда, — осторожно ответил он. Откинувшись на спинку стула, почтенная дама потребовала:
— Расскажите о своем детстве.
Трейс замялся. Он не любил говорить о себе, но что-то ему подсказывало, что именно сейчас и именно здесь это совершенно необходимо.
