Этот вечер я решил посвятить любимому занятию. Увлеченно корпел над очень красивой совой, изредка поднимая взгляд на темное окно. Там, снаружи, декабрь, а здесь лампа так нагрела верстак, что даже пальцам горячо. Только начал отделять голову от туловища — а это наиболее ответственная часть нашей работы, тут надо действовать аккуратно, иначе можно повредить кожу, — как зазвонил телефон. Я таксидермист-любитель, но иногда выполняю заказы. Вернее, выполнял. Теперь уже и табличку с двери снял, и объявление в «Желтых страницах» давно не даю, но все равно время от времени звонят. Бывает, и какой-нибудь шутник, после пяти кружек пива. «У меня погиб любимец, цыпленок, и я хотел бы заказать его чучело». В общем, я решил, пусть себе звонит. Скорее всего это кто-нибудь из весельчаков; для приятелей поздновато. Но через пару секунд мне пришло в голову, что, может, опять звонит Катина мама. Катя — это студентка из Швеции, она снимает у меня комнату. Студенты охотно здесь селятся. Во-первых, дом чуть ли не в самом центре, а во-вторых, и это главное, беру я недорого, стараюсь компенсировать неудобства, которые создает валяющийся в прихожей разный таксидермический хлам. Зря, поскольку все студенты с факультета естественных наук и такое их вряд ли смутит. Студентов привлекает и то, что сам я преподаю на этом же факультете, но совсем не похож на университетского профессора. Ношу свитера, куртки, езжу на мотоцикле. В определенном смысле бунтарь.
Комната Кати на втором этаже, изолированна, и мы за те пару месяцев, что она тут живет, успели обменяться лишь несколькими фразами и вежливыми улыбками. Однако примерно каждые десять дней из Швеции звонит ее мать. Мне. Хотя в комнате Кати стоит телефон с другим номером. Я покорно записываю на желтой бумажке сообщение, добавляю от себя предложение Кате, чтобы она дала матери номер своего телефона, и прилепляю внизу лестницы. На следующий день записка исчезает, но мама продолжает звонить мне. Она очень вежливая, и у нее не все ладно с английским языком. Кроме того, в ее голосе явно звучит беспокойство. Мне маму Кати немного жаль, вот почему, хотя у меня только начало как следует получаться с совой, я сдернул перчатки и снял трубку.
Это была не мама Кати.
В трубке раздался голос, который я не слышал пятнадцать лет, но узнал мгновенно. Бесконечно знакомый, мягкий, негромкий.
— Фиц, это ты?
— Габриэлла? — Вопрос риторический, но надо же что-нибудь сказать.
— Да, я. Давно не общались, Фиц.
Упрек это или сожаление, не ясно.
— Да, давно, — согласился я оправдывающимся тоном. — Но письма твои получал.
— И не отвечал.
— Да все как-то не мог собраться. Ты же знаешь, я не любитель писать письма.
Она это знала.
— Послушай, Фиц, я в Лондоне на несколько дней. Хочу познакомить тебя с одним человеком. Он коллекционер. Что ты делаешь завтра?
— Завтра? — Я посмотрел на верстак с останками совы. Придется им дожидаться своей судьбы в холодильнике. — Я более или менее свободен.
— Хорошо. Тогда в баре отеля «Мекленберг» в семь. Это недалеко от Оксфорд-стрит, рядом с «Селфриджез»[1].
Габби, наверное, упустила из виду, что я родился в этом городе и мне не надо объяснять, где находится отель «Мекленберг».
— Ладно Завтра в семь.
— Буду рада тебя увидеть. Я сказала Карлу, что ты единственный, кто может ему помочь.
— Какому Карлу?
— Карлу Андерсону. Коллекционеру.
— Ах да, понимаю. Я где-то о нем читал. А какая помощь нужна?
Она на секунду замолчала.
— Лучше не по телефону, Фиц. Подожди до завтра. Обещаю, это тебя заинтересует. Речь идет о загадочной птице с острова Улиета.
Она была права. Меня уже заинтересовало. По разным причинам. Оставив сову на верстаке, я поднялся в комнату, которая служила мне спальней и одновременно кабинетом. Здесь я проводил бОльшую часть времени. Порядка там, конечно, нет, зато уютно. Теплое, приятное освещение, пахнет старыми газетами. Кровать застлана кое-как, письменный стол завален материалами к так и не написанным книгам. Некоторые стопки сильно запылены. Одну стену полностью занимает стеллаж с аккуратно расставленными книгами. Но мне не нужно никуда смотреть, я прекрасно знаю, о чем говорила Габби. Эта птица, хотя и таинственная, действительно существовала. В свое время я даже подготовил о ней статью. Когда собирался стать знаменитым.
И теперь, спустя многие годы, эта птица им зачем-то понадобилась. Габби и ее другу Карлу Андерсону. Я видел их фотографию, сделанную нашим общим приятелем примерно три года назад на летнем семинаре в Зальцбурге. Габриэлла стояла, слегка опираясь на его руку, по-прежнему смуглая и стройная, невозмутимая, с той же самой знакомой полувопросительной улыбкой на губах.
Я уселся на кровать и задумчиво посмотрел на средних размеров сундучок в углу. Вероятно, там что-нибудь есть и об этой птице. Среди заметок о дронтах, тетерках, странствующих голубях и прочем. Эти материалы, собранные за годы кропотливой работы, так и остались лежать в сыром виде, теперь все перемешанные и наполовину забытые.
Но я думал не о них, а о Габби и человеке, с которым она собиралась меня познакомить. Я, конечно, читал о нем и знал, что Карл Андерсон — бизнесмен, коллекционер, известен многими интересными находками. Привык добиваться желаемого. Если он вдруг заинтересовался этой птицей, значит, затевается какая-то большая игра.
