Дождь наконец перестал. Солнце вновь осветило далёкую сопку. Глядя на неё в окно, с которого мама ещё утром сняла шторы и занавески, Юрка удивлялся: когда шёл дождь, сопка была синей. Сейчас, залитая солнцем, она опять ярко зазеленела, только на самой вершине была жёлто-рыжей и чем-то напоминала зимнюю дедушкину лисью шапку.
— Ушки опустились,— грустно сказал Юрка и стал скрести ногтем чернильное пятно на белом подоконнике.
— Какие ушки?— недоуменно спросила мама. Она только что отставила к двери плотно набитый чемодан и теперь паковала авоську.
— А вон на той горе, на самом верху. Глянь, мама! Кажется, дедушка Миша шапку надел и опустил ушки...
Мама подошла к Юрке, обняла его за плечи, поцеловала в лоб.
— Скучаешь по дедушке с бабушкой? Не скучай, сынок... Кончишь третий класс, папа возьмёт отпуск, и мы всей семьёй приедем к ним в гости. Ты за год подрастёшь, тебя бабушка с дедушкой сразу и не узнают.
— А теперь мы далеко едем?
— Далеко-о! На папину родину. Там у тебя тоже есть бабушка с дедушкой. И тётя Катя. Не забыл их? Мы ведь с тобой у них бывали.
— Немножко не забыл.
— Пойди с ребятами поиграй.
— Не хочется.
Юрка, стыдясь, отвернулся, потому что сказал маме неправду. Ему очень хотелось поиграть с ребятами, Кешей и Славиком, которые, едва прекратился дождь, выбежали на лужайку за дорогой и стали гонять там разноцветный резиновый мяч. Но выйти к ним он не мог. Вчера, когда Кеша со Славиком тоже гоняли этот самый мяч, Юрка пошёл играть с ними, дважды обвёл неповоротливого очкастого Кешу, и тот, видимо, обидевшись, сказал Славику:
— А-а, зачем теперь с ним играть? Он завтра всё равно уезжает...
Потому-то Юрка и не вышел к ребятам. Снова стал глядеть на вершину сопки, полузакрытую теперь рваной сизой тучей. Юрка перевёл взгляд на дорогу. Она вытягивалась из-за ближнего леса и упиралась в проходную городка, близ которой не спеша вышагивал солдат в брезентовом плаще и мокрой пилотке.
Точно такой плащ был и у дедушки Миши. Дедушка — холодно или жарко — постоянно брал его с собой. И уходя на охоту в тайгу, и уезжая на дальнюю заимку, когда наступала пора сенокоса.
В тайгу дедушка Миша не взял внука ни разу, а вот на заимку однажды сам пригласил. Ох и радовался же Юрка, сидя на возу рядом с ним. В упряжке шёл старый смирный мерин по кличке Топтыга, поэтому Юрка правил всю дорогу сам, потряхивая вожжами и покрикивая точь-в-точь как это делал дед: «Н-но, бельмастый, топчись живей, пош-шевеливай!» На заимку они приехали к вечеру. В казане, наглухо вмазанном в печь, дедушка сварил кулеш. Поужинали и легли спать под навесом на сене. Рядом, похрапывая, жевал траву Топтыга, а где-то далеко-далеко, наверное, в озерце у подножия сопки, квакали лягушки.
— Дедушка, а если ночью конь пить захочет, кто ему воды даст?
— Поил его давеча. Ишь ты,— усмехнулся неожиданно дед,— дитя пожалело мерина, а вот взрослым давно до этой животины дела нет... Машин полным-полно, а коней извели дочиста, на весь колхоз один мерин и остался. Околеет скоро, и крышка, вроде и не водилось на свете лошадиного племени. Ну спи, внучек, спи...
Топтыга похрустывал сеном, и Юрке хотелось, чтобы этот старый коняга никогда не умирал.
Сквозь щель в крыше навеса видел Юрка крупные яркие звёзды, потом показалась луна. Если прижмурить глаза, сверкает что-то там, на луне,— мигнёт и потухнет, мигнёт и опять потухнет. Юрка подумал: наверное, космонавты подают оттуда на Землю какие-то сигналы. Тронул деда за плечо:
— А я, когда вырасту, стану космонавтом! Вот!
— Правильно,— сонно ответил дед,— почему же не стать?
— На Луну полечу, понятно?
— Слетай, конечно, чего там? Только сперва подрасти да подучись. Телеграмму я нынче получил, мать за тобой приезжает, послезавтра встретим. Поедешь ты, внучек, в предалёкие края...
Юрка, зашуршав сеном, даже привстал. Он обрадовался, что скоро увидит маму, потом папу и Олю. Тут же ему подумалось: а ведь бабушка с дедушкой не поедут в далёкие края, останутся здесь, ему тотчас стало грустно, и он сказал:
— Не поеду. Не хочу уезжать.
Дед помолчал, потом заговорил строго:
— Не дело, внучек. Детям положено с родителями жить, а ты вот и в школу уже пошёл, а родителей, почитай, не знаешь, каждый раз привыкаешь к ним, будто к чужим.— Дед обнял Юрку, запустил в его жёсткие вихры суховатую руку.— Там, где отец будет теперь служить, школа рядом. Надо ехать. Соскучишься по мне с бабкой — письмишко напишешь, ты ведь теперь человек грамотный, второй класс кончил...
Вспомнив всё это, Юрка вздохнул, подумал, что уже можно было бы написать дедушке письмо: десять дней прошло, как он здесь.
Славик и Кеша продолжали гонять мяч — по траве и прямо по лужам. Может, зря он не пошёл к ним?
За Юркиной спиной молча и сосредоточенно посапывала Оля. Сопит, значит, чем-то увлеклась. Оглядываться Юрке не хотелось.
— Зачем опять шнурок развязала, скверная девчонка?— раздражённо прикрикнула мама.— И тянешь зачем? Порвёшь, чем я тебе ботинок зашнурую, тряпочкой?
