Янка собака городская, в деревню даже на выходные никогда не ездила. А тут нам предстояло всё лето провести в тайге, на пасеке.
— Ну ладно, — советовался я со своей псиной. — Мне хорошо, на сеновале спать буду, а ты где?
И решил сколотить Янке конуру. Долго возился с этим делом, но конура вышла на славу.
Подошло время ехать. Уложил я в конуру чистый коврик, упаковал наши вещи и продукты, укутал брезентом и перетянул ремнями. Получилось что-то вроде огромного рюкзака, только квадратного.
И ничего, благополучно добрались до места.
Янка в лесу словно ошалела от свежего воздуха, от множества новых незнакомых запахов. Я отпустил её с поводка, и она то и дело вдруг выскакивала с бешеными глазами из кустов или высокой травы, тявкала и тут же уносилась в неизвестном направлении. Я смеялся и свистел ей вслед.
Но радовался я недолго. В первый же вечер Янка пропала. Сначала я не очень беспокоился: собака ведь, обязательно вернётся. Потом заволновался всерьёз, пошел искать, громко кричал:
— Янка! Яна! Ко мне!
Янка не пришла, даже не гавкнула в ответ. Ночь я провел без сна, корил себя: сам виноват, погубил собаку. Конура без дела стояла под сеновалом, я оттуда только вещи и продукты вытащил.
А рано утром примчался сосед. Вид у него был очень странный. Едва я слез с сеновала, сосед схватил меня за рукав и потащил куда-то:
— Пошли, пошли! Такое покажу!
Я пошел без охоты, мысли мои были заняты пропавшей собакой.
Сосед почему-то привел меня в хлев, подтолкнул и, едва сдерживая смех, сказал:
— Смотри! С вечера один был, теперь два!
Я пригляделся. В хлевушке, тесно прижавшись боками, спали два поросенка.
Только один был весь покрыт… густой шерстью!
— Янка! — закричал я. — Янка! Как ты сюда попала?
Янка проснулась и теперь радостно прыгала вокруг меня.
Поросёнок тоже проснулся и, недовольно взвизгивая, забурчал.
— А вот так и попала, — сосед показал на узкую нору под стеной хлева.
— Подкоп сделала! Ночи-то ещё холодные, а вдвоём тепло!
Я вспомнил свои тревоги и нашу конуру. Вот вам и городская собака!
На нашей пасеке, кроме ульев, был еще небольшой огородик. И одного мне никак не удавалось объяснить Янке: нельзя разгуливать по грядкам. И уж тем более бегать! Для этого есть межи.
Янка меня внимательно слушала, но продолжала передвигаться по участку всё равно напрямик, как короче.
Однажды мой брат, пасечник, решил взять в одном из ульев мёду.
— Пчёлы будут сердитые, — предупредил он. — Не надо размахивать руками, маячить здесь без дела… Лучше шли бы вы с Янкой куда-нибудь на речку, ладно?
Я так и собирался сделать, да что-то меня задержало. Когда уже с удочками вышел на тропинку к реке, вдруг словно пуля прожужжала в воздухе и ударила меня в щеку.
Я едва не свалился, такой сильный был удар, и закричал:
— Янка! Янка! Ложись! Пчелы!
Собака, увидев меня с удочками, конечно же, тоже решила прогуляться до реки. Мой крик застал её на грядке с луком. Воздух над пасекой уже напряженно гудел, и гул нарастал с каждой секундой.
— Янка! — ещё раз крикнул я, опускаясь на четвереньки. — Ложись!
Но Янка, наоборот, замерла, как вкопанная, высоко вытянула шею и начала разглядывать, что это я там, лёжа на траве, делаю.
Тут, видимо, какая-то рассерженная пчела пронеслась над самым Янкиным ухом. Может быть, даже слегка зацепила, но не ужалила.
Янка взвизгнула и отскочила в сторону. А потом заметалась: пчёлы звенели то справа, то слева. Наверное, спасла от укуса Янку только зелёная грядка: пчёлы почему-то не очень любят луковый запах.
— Ложись, Янка, ложись! — кричал я, медленно, на четвереньках передвигаясь к реке. Да ещё удочки мешали.
— Янка, ложись!
Наконец, Янка поняла. Она прыгнула в межу, как солдат в окоп, залегла там и даже, кажется, накрыла голову передними лапами.
— Яна, за мной! — скомандовал тогда я.
Щека моя страшно горела от пчелиных укусов.
Янка осторожно, тоже по-солдатски, выглянула из своего «окопчика» и ползком начала медленно продвигаться в сторону реки. Только хвост торчал над грядкой. Но ни одна пчела на этот хвост не спикировала.
Так мы и спаслись.
Но интересно другое. После этого случая Янка даже случайно не наступила ни на одну грядку, чинно проходила только по межам, пусть так выходило намного дальше. И, мне кажется, в любой момент готова была выполнить команду:
— Янка, пчёлы! Ложись!
Отправились мы с Янкой за хлебом. Через день на станции останавливался дизель с продуктовым вагончиком.
Станция — это старый рубленый дом, пустой, но с печкой и запасом дров на зиму. Лес почти вплотную и с той, и с другой стороны узкоколейки.
Собрались женщины, тоже за хлебом, сидят на завалинке, разговаривают. Мы с Янкой в сторонке пристроились, я на скамейке, она — рядом.
Сидим, ждём… А тут вдруг из-за станционной избушки как ни в чём не бывало… огромный медведь выходит!
Женщины такой визг подняли, наверное, в соседней деревеньке слышно было!
У меня сердце в пятки ушло. Янка же, тихонечко взвизгнув, юркнула под скамейку.
То лето было очень сухим, жарким. Лесные пожары гнали зверей из родных мест, много мы тогда всякой живности повидали.
И вот — медведь!
Да ему было не до нас, на визг и крики он не обратил никакого внимания. Неторопливо прошел в трёх шагах от завалинки, перепрыгнул рельсы…
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
