…Мир был зелен, сколько хватало глаз. Сочные заросли травы били ключом, под деревьями дымился густой синий сумрак, косо пронизанный солнечными лучами. Послеполуденный безмятежный зной, дрожащее марево над Детинцем, выгоревшее добела небо сверху — и все! Ни человека, ни городских улиц, ни машин. Пусто и тихо.
— Так не бывает! — выдохнула Ника, бледное дитя каменных трущоб. — Я сейчас проснусь!
— Просыпайся. Хочешь увидеть хижину?
— Хочу! Нет! Я хочу жить на дереве.
— Я построю тебе гнездо.
— Хочу на этом дереве! Это же… шелковица! Здоровенная, как баобаб… Таких не бывает. Скажи, Тим, что не бывает, и толкни меня или ущипни. Я опять сплю.
— Ты не спишь. Это шелковица, вон ягоды осыпались. Будем разводить червяков.
— Бр-р-р, каких червяков… шелкопрядов!
— Научишься ткать и подаришь мне рубашку.
— Ага, и вышью — я тебя люблю! А потом мы уйдем в горы.
— Здесь всего-навсего одна гора, и называется она Детинец. А еще холмы и курганы.
— Детинец? Прекрасное название, такое… горное. Кстати, что это такое?
…Они целовались под шелковицей-баобабом, роняющей ягоды. Ягоды глухо шлепались на землю — стаккато ударных в стройном хоре птиц, шелеста ветерка, травы и листьев. Они были молодожены и все время целовались…
…Смерть — это общее право,
Никто не живет два века…
Жизнь — другое дело.
Красное вино
Льют в пустое тело,
Но каждому оно
Разное дано.
Э. Дикинсон. [Стих] 583
— Доктор, как он? — Женщина тревожно всматривалась в лицо человека в белом халате.
Доктор пожевал губами… Это был самый лучший в городе доктор, и его клиника тоже была самой лучшей. У него было мужественное лицо, вызывающее доверие. Хорошая фигура, прекрасно сшитый дорогой костюм… Один древний автор сказал, что врач должен быть прекрасно одет и распространять запах благовоний. Этот врач был именно таким. Ему хотелось верить безоговорочно, и пахло от него дорогим парфюмом.
— Мы делаем все, что может предложить современная медицина, — сказал он веско, беря женщину за руку и заглядывая ей в глаза. — Все! У вашего мужа есть шанс, поверьте. Будем мужественны и будем надеяться. Он молод, у него крепкое сердце, мы вернули его к жизни, мы наблюдаем его, есть серьезные улучшения. Ждать, ждать и ждать. Все в руках… — Он поднял глаза к потолку. — Говорите с ним, он чувствует интонацию и узнает ваш голос. Любая мелочь — звук, запах, прикосновение могут подтолкнуть…
— Когда же он проснется? — перебила женщина. — Почти девять месяцев… Она всхлипнула.
— Ну-ну, не будем терять надежды, Вера Владимировна. — Доктор положил руку ей на плечо. — Не нужно плакать. Ждать и надеяться, ждать и надеяться. В один прекрасный момент он откроет глаза, увидит вас и скажет…
— Доктор, что это? — Она ткнула рукой в аппарат с бегающими зелеными огоньками. — Что это значит?
— Фиксация функционального состояния головного мозга. Видите ли…
— Мозг работает?
— Несомненно.
— Но он же без сознания!
— Какие-то процессы в нем все равно происходят. Мозг активен. Возможно, сейчас он видит сон…
— А когда он очнется… — она запнулась. — Он будет соображать? А память?
Доктор снова пожевал губами — до чего же гадкая привычка! Сказал после паузы:
— У вашего мужа серьезная черепно-мозговая травма, повреждена левая лобная доля, смещены лицевые кости, переломы носа и нижней челюсти… не считая всего остального. Мы сложили его заново, и я считаю…
— Я знаю! — перебила она нетерпеливо. — Какой он будет, когда проснется? Как раньше? Или… что с ним может случиться?
— Возможна некоторая потеря памяти, но не обязательно, — сказал доктор осторожно. — Возможны некоторые странности и неадекватное поведение, утрата поведенческих программ и навыков. Ходить, я думаю, ваш муж сможет. Не сразу, конечно. Кто он по профессии?
— У нас компания по сбыту электроники.
— Трудно сказать, восстановится ли он настолько, чтобы руководить компанией в дальнейшем. Поймите, то, что он остался жив, само по себе чудо.
— Ну а меня он будет узнавать? — настаивала она. В ее голосе послышалось раздражение. Она ставила четкие вопросы и хотела получить такие же четкие ответы.
Доктор развел руками:
— Поймите, трудно прогнозировать. Он сейчас между мирами, грубо говоря. Куда качнется маятник… Подождем.
— Сколько еще ждать? — Женщина почти кричала. — Я… я больше не могу!
— Говорите с ним. Возьмите за руку и говорите. Он помнит ваш голос, возможно, это как-то отзовется. Извините, меня ждут.
Он поклонился и ушел. А они остались: мужчина в коме и женщина, его жена. Она пристально рассматривала лежащего на койке: бледный в синеву, заросший черной бородой, с длинными волосами, разбросанными по подушке, — в них пробивались седые прядки, — с заостренным торчащим носом, с выступающими скулами. Ей показалось, веки его дрогнули. Она нагнулась над ним и сказала:
