Меридел Лесюэр
Я шагала в ногу
Перевод Елены Егоровой
Миннеаполис, 1934
Я никогда раньше не участвовала в забастовке. Это все равно, что наблюдать за тем, что происходит впервые, когда впечатления еще не воплотились в мысли и слова. Если происходишь из средних слоев, слова чаще всего значат для тебя больше, чем само событие. Ты скорее будешь размышлять, и происходящее станет величиной с булавочную головку, но обрастет множеством слов, искажающих его странным образом. Это известно, как "воспоминание о прошлом". Когда же участвуешь в событии, то занимаешь скорее всего четко индивидуалистическую позицию, ты в нем лишь отчасти, да и происходящее волнует тебя больше потом, чем тогда, когда оно происходит. Вот почему таким, как я , трудно участвовать в забастовке.
К тому же, если живешь в Америке, происходящее доносится до тебя как бы издалека и в приглушенном виде. Говорится одно, а происходит другое. Наше общество лавочников зиждется на неимоверном лицемерии, на конкуренции с ножом у горла, которая натравливает людей друг на друга, и в то же время на идеологии, смакующей такие слова, как "гуманность", "правда", "золотое правило"1 и им подобные. Сейчас, во время кризиса, слова отходят на задний план, обнажая зловещую суть этого явления.
Два дня я слышала о забастовке. Я проходила мимо их штаба, прохаживалась по противоположной стороне улицы и видела темное старое здание, где раньше был гараж, и худые темные молодые лица в окнах верхних этажей. Мне пришлось туда часто наведываться. Я заглянула внутрь. В громадном мрачном помещении подобно горящим уголькам, мелькали живые существа с блестящими на потных лицах глазами.
Я видела, как выезжают машины с суровыми людьми, как отправляются пикеты на позицию и ревут моторы. Я остановилась около двери, наблюдая. Я не вошла. Боялась, что меня прогонят. В конце концов, я ведь могла остаться сторонним наблюдателем. Мужчина в шляпе для игры в поло ходил вокруг с большим фотоаппаратом и снимал.
Я с такой точностью описываю те свои ощущения, потому что думаю, и другие представители моего класса испытывают то же, что и я тогда. я думаю, это говорит о том, что и в нас должны произойти важные изменения. Я видела много художников, писателей, разного рода специалистов, даже бизнесменов и женщин, которые тоже стояли на противоположной стороне улицы, и на их лицах я видела такое же горячее сочувствие, те же опасения.
По правде говоря, я боялась. Но вовсе не за свою жизнь - это была жуткая боязнь смешаться с другими, раствориться, стать безымянной, потеряться. Я чувствовала себя неполноценной. Я чувствовала, что никто там меня не признает, и все то, в чем меня научили превосходить остальных, останется незамеченным. Я не могу описать свои ощущения, но может быть, ближе к истине будет сказать: я чувствовала, что превосхожу во многом других, а тут мгновенно поняла, что между этими людьми НЕТ конкуренции вообще, что они выступают в необычном мощном движении, в едином порыве, СООБЩА. И у меня возникло страстное желание действовать с ними заодно и страх, то у меня ничего не выйдет. У меня было такое чувство, будто я рождена в стороне от всех проявлений жизни, чтобы наблюдать за другими одинокими людьми - то состояние, которое я привыкла защищать с разных позиций: цинизма, утонченности, вызова и ненависти.
Это темное и живое здание, набитое людьми, рождало во мне ощущение раскола, хаоса и разрушения, и я понимала, что это неотвратимое и страшное движение, безмолвное и могучее, стягивает людей в плотное, раскаленное целое, словно мощный пожар посреди города. И это вызывало у меня страх и трепет и в то же время вселяло надежду. Я сознавала, то это выступление провозвестник и признак выступлений будущих, и мне хотелось стать частью его.
На нашей жизни, казалось бы, и так лежит отпечаток странного и приглушенного насилия над всей Америкой, а что мужчины и женщины незаметно умирают, что жизнь их проходит среди бедности и бедняков - об этом вообще не было известно; но сейчас от города к городу мчится этот кошмар, вырываясь на открытое пространство, и грандиозные события во всей наготе открываются нашему взору: улица, внезапно вспенившаяся потоком безумного насилия, целые и невредимые люди, внезапно изрыгающие кровь, изрешеченные, словно сито, кто-то придерживает болтающуюся руку, простреленную насквозь, высокий паренек бежит, спотыкаясь о собственные кишки, а за квартал от этого, под палящим солнцем радостные женщины делают покупки и оформитель витрин пытается решить, каким шелком, зеленым или красным, задрапировать манекен.
Сейчас. во время этих ужасных событий невозможно оставаться безучастным. Никто не может оставаться безучастным перед угрозой пуль.
На следующий день, чувствуя, что обливаюсь потом, я прошла мимо трех часовых у двери. Они сказали: "Впустите женщин. Нам женщины нужны". И я знала, что они не шутят.
Поначалу я ничего не могла разглядеть в этом темном здании. Я чувствовала, что множество людей приходит и уходит, что проезжают машины. Меня нестерпимо потянуло в контору, которую я миновала по пути, чтобы попросить какой-то особой работы. Я увидела объявление, гласившее: "Возьмите жетон". Я увидела, что у всех жетоны с датой и номером местного союза. Я не взяла жетон. Мне хотелось остаться неизвестной.
