Эта странная история началась на бульваре Распай, в одну февральскую ночь, в Париже.
В два часа ночи между городом и черными облаками повисла неподвижная, мельчайшая дождевая пыль. Она отполировала до зеркального сияния асфальт, она покрыла влажным блеском высокие кровли домов и голые сучья платанов на бульваре. Зеленые, светящиеся капельки газовых фонарей отражались в мокром асфальте коротенькими жирными золотыми змейками. Афиши пузырились и морщились на железной стенке писуара. Знакомый каждому «Черный лев» — лучший крем для чистки обуви, съежился, оттекал и походил на тощую мокрую болонку. Красный чорт сыскного бюро Аргус — плакал, истекая розовыми слезами и грустно гримасничали рожи клоунов Джима и Алекса из цирка Медрано. В девять часов вечера сердитые консьержи заперли двери подъездов и, не торопясь, открывали их запоздалым жильцам. В два часа ночи бульвар был совершенно пуст. Сумасшедший такси несся по бульвару в направлении Монпарнаса к веселому перекрестку, где мигают друг другу огни «Ротонды», «Дома» и бара «Сигонь». Фонари такси, два золотых ромбика, пропадали на закруглении и опять бульвар походил на забытую декорацию через час после спектакля. Почти рядом с железным писуаром стоял такси 1735-X-19. Обхватив руками колени, спрятав нос в поставленный стоймя воротник, сидел шофер и рассеянно смотрел на электрические розовые огни станции метрополитэна. Каждые десять минут шофер слышал жужжащий, сквозной гул пробегающего под землей поезда, но ни один человек не поднимался на поверхность земли. Наконец, в промежутке между двумя поездами, из зева метрополитэна появилась маленькая фигурка под зонтиком. Розовые, открытые до колен ножки быстро пробежали по лужам. Желто-белое короткое пальто стало серым от дождевой пыли и зонтик блестел, как купол Дома Инвалидов. Когда зонтик отклонился назад, шофер увидел тонкие огненно-алые губы, черные острые завитки волос, маленький мокрый носик и совершенно круглые голубые глаза.
— Меня зовут Габриэль, — сказала маленькая женщина, — можно мне посидеть у тебя в тележке?
Шофер наклонился, левой рукой открыл дверцу машины и Габриэль и ее зонтик спрятались в коробочке такси. В эту минуту тяжелым, монументальным шагом проходили двое полицейских в клеенчатых, сверкающих, как металл, пелеринах. Они остановились и сказали благожелательными, густыми голосами:
— Добрый вечер.
— Мерзкая погода. Не правда ли?
— Да, — ответил шофер, и вынул из кармана пакетик с сигаретами, — не хотите ли, это «голубые».
— Благодарю, хотя я курю «желтые», — сказал бригадир и взял.
— Возьмите и вы, мадемуазель. — Тонкая и бледная ручка взяла сигарету и торопливо поискала в сумочке зажигалку.
— Габриэль? Это Габриэль, — сказал полицейский, и оба приложили руки к кэпи.
— Почему ты здесь?
— Спроси господина префекта, — зажигалка Габриэль щелкнула, как взведенный курок. — Какого чорта ему нужно? Сто лет мы ходим по большим бульварам и вдруг — кончено. Нас гонят. Но это же идиот… На бульварах всегда можно найти янки или японца. У каждого в кармане твои двадцать франков. И вдруг тебя гонят.
Полицейские стояли перед открытой дверцей такси. От золотого галуна кэпи, до ботинок с тупыми носами они неподвижно отражались в зеркальном асфальте. Восковые статуи в музее Гревен более походили на живых людей, чем они.
— Курочка моя, — сказал бригадир, — мне тебя жаль, моя курочка. А эти облавы? Ты понимаешь, какая это глупость. Скажи пожалуйста, разве я не знаю всех в моем квартале. В доме четыре живет взломщик сейфов. Очень приличный господин. У него большая семья, его сын учится в лицее. В доме шесть живут сутенеры и один русский. Он скупает краденые меха. Еще дальше — сводник румын. Дальше муж и жена — португальцы-анархисты. В моем квартале я знаю каждую собаку. К чему эти облавы?
— Мы не умеем ценить людей, — меланхолически сказал другой. — Ты помнишь прежнего старичка? Он не терпел суеты.
— Я прямо скажу, такого префекта надо убрать. И его уберут. Хотя при таком правительстве…
Шофер зашевелился и показал нос из воротника:
— Ты против правительства?
Бригадир погасил сигарету мокрыми пальцами и щелчком подбросил ее вверх.
— Конечно. Как избиратель я голосую против. Однако, надо уважать законы.
— Поговорим о законах, — звонко закричала Габриэль. — Закон! Скажи мне лучше, кто я?
— Кто ты?
Бригадир повернулся на каблуках и посмотрел на шофера.
— Кто она?
— Да, кто я?
— Ты сама знаешь, кто ты, — сказал шофер и попробовал засмеяться.
— Хорошо. Я — это я. Я «делаю улицу». Но для законов я — мадемуазель Габриэль Марди из города Ренн.
— Верно, — обдумав подтвердил бригадир.
— Слушай, — почти вдохновенно сказала Габриэль. — В сентябре, в одно из воскресений, я пришла к Дюпону на плас де Терн. Должна вам сказать, что я была в «форме». В августе Париж был набит американскими легионерами и долларами. Я купила себе новую шляпу и пальто в галери Лафайет. Когда я вошла в кафэ — все Дюпоновские курочки смотрели на меня такими глазами. Назло им я открыла сумочку и показала два билета по сто франков. Все прекрасно. Как хороша жизнь! Через двадцать минут мне делает глаз немец в зеленой шляпе. Мы вышли и, знаете куда он меня повез? В «Перокэ».
