Высшая мера - [2]

— Ого, — хором сказали все трое.

— Именно в «Перокэ». За две бутылки Айдсик он заплатил пятьсот, не моргнув глазом. Из «Перокэ» мы едем на Монпарнас в «Жокей». Из «Жокея» в «Сигонь» и «Викинг». Немец платит, как Лионский кредит. Одним словом к утру мы были в отеле «Шик» на Пигале. «Крошка, — говорит он, — у меня нет больше франков». Роется в бумажнике и вытаскивает пачку немецких марок. Ты понимаешь, — мне все равно. Мне наплевать франк или марка. Я хорошо знаю, что марка — это шесть франков. И он мне дает пятьсот марок. Клянусь святой Катериной!

— О-ля-ля, — опять перебили трое.

Она выскочила из такси и кричала, размахивая зонтиком:

— Ты понимаешь, что я была с ним, как с первым. Три тысячи франков! Две тысячи я положу в банк, тысячу — на всякие мелочи. Я не сплю ни минуты. Утром я бегу в банк и кладу перед менялой мои пятьсот марок. Он даже не взглянул в мою сторону. — Мсье, говорю я — как видите — вы мне нужны… Одну минуту, мсье. — И держу у него прямо перед носом билет. «На какой предмет?» — спрашивает он меня. Ну это меня взбесило: «Не для того, конечно, чтобы даром спать с вами. Обменяйте мне это на франки». Он берет билет двумя пальцами, бросает его мне и говорит: «Мадемуазель, это не стоит ни сантима. Это марки инфляционного времени. Они ануллированы три года назад»…

Так продолжался этот разговор и продолжался бы еще долго, если бы два человека не вышли из круглого железного писуара и один не сказал другому по-русски мягким рокочущим басом:

— А все от того, Павел Иванович, что вы не верите в бога.

Полицейские посмотрели на двух русских и пошли по бульвару тяжелыми, медленными шагами. Габриэль открыла зонтик и, метнувшись к русским, повисла на руке человека в котелке. «Не беспокойтесь», — с достоинством сказал он и твердо убрал руку.

Габриэль показала ему язык и побежала сушиться в теплый и душный туннель метрополитэна. И тогда двое русских подошли к такси и более плотный, в котелке и черном пальто, сказал шоферу:

— Гар Монпарнас.

А туман, вылезший из боковых улиц, соединился на бульваре Распай, как театральный занавес.

II

В эту февральскую парижскую ночь маленький, с низким задом, такси покатился по пустынному бульвару Распай. Виляя на поворотах, мигая фонарями встречным машинам, такси затормозил на закруглении и, скользнув четырьмя колесами, остановился у ночного кафе против вокзала Монпарнас. Веранда кафе была совершенно пуста, но у стойки на высоких табуретах сидели непонятные молодые люди в коротких, облегающих зад пиджаках и светло-серых панталонах немыслимой ширины. Два седока вышли из такси. Один, более плотный, в длинном кожаном пальто, походил на старый, перетянутый ремнем, потертый чемодан.

— Сколько? — спросил седок.

— Одиннадцать франков пятьдесят, — ответил по русски шофер.

— Вы русский?.. Приятно.

— Почему же приятно, ваше превосходительство? — спросил шофер и повернул к свету лицо. Плотный, седеющий брюнет в кожаном пальто и шофер смотрели друг на друга.

— Алексей Алексеевич? Алексей Алексеевич Мамонов!

— Миша!

Они пожали друг другу руки. Спутник Мамонова повернулся на каблуках и пошел в кафе. Он остановился на пороге, выбрал столик у входа и сел. Обрывки русских слов долетали до него. «Первый конный»… «Генерал-квартирмейстер…», «Симферополь…», «Галиполи…».

— Простите, Павел Иванович, — сказал Мамонов, придвигая стул. — Любопытная встреча… — Он расстегнул кожаное пальто и снял шляпу. В открытую дверь они видели, как шофер дал машине задний ход и отодвинул машину в переулок.

— Занятная встреча, — продолжал Мамонов, — поручик Миша Печерский. В прошлом мой адъютант. Теперь, как видите… Я его позвал.

— А, собственно говоря, зачем? — спросил спутник Мамонова и снял мокрое кэпи, которое носил прямо, как фуражку, надвигая на брови. Сонный и не слишком вежливый официант подошел к ним и, опираясь рукой о стол, вопросительно смотрел на Мамонова.

— Коньяку и содовой. — Обиженно сказал Мамонов, повернулся к своему собеседнику и заговорил не громко и внушительно: — Чорт знает какие о вас слухи, Павел Иванович. Госпожа Киселева, например, имеет смелость утверждать, что вы отпали от православия, что вы чуть ли не масон…..

— Ерунда.

— Нет, не ерунда. Вы не бываете у исповеди. Два года вас не видели в церкви. И это корниловец, первопоходник, бывший паж, георгиевский кавалер. Еще немного и вам перестанут подавать руку.

Павел Иванович пожал плечами. Гарсон поставил перед ним бокал и сифон с содовой.

— Тем не менее, я выбрал вас, — продолжал Мамонов, — вам нужно себя реабилитировать.

Павел Иванович вдруг рассмеялся. Мамонов открыл рот, но в это время, отряхивая дождевик, вошел шофер.

— Поручик Михаил Николаевич Печерский — полковник Павел Иванович Александров, — сказал Мамонов, подвигая стул, — садитесь, Миша, у нас тут любопытный, так сказать, чисто академический спор, принципиальный спор.

Александров с некоторым удивлением посмотрел на Мамонова.

— Скажем вы, Павел Иванович Александров, — продолжал Мамонов, — вы гвардии полковник, землевладелец, участник первого похода Лавра Георгиевича, — вы удовлетворены?

— Не понимаю.

— Вот вы, именно вы, Павел Иванович — удовлетворены? «Маневр спесиализэ», или чорт знает, как это называется, сто шестьдесят франков в неделю на заводе Ситроэн, дыра в Бианкуре, вы довольны?