Людмила Томенчук
Высоцкий и его песни: приподнимем занавес за краешек
ОТ АВТОРА
Я стою, как перед вечною загадкою,
Пред великою да сказочной страною...
Может быть, загадка Владимира Высоцкого, его сказочной поэтической страны, навсегда останется загадкой, тайной. И не стоит льстить себя надеждой тайну разгадать. Да и хочется совсем не этого -- просто попасть в Страну Чудес Высоцкого...
... А там -- оказаться вверху, в глубине, внутри и снаружи, где все -по-другому...
Мало надежд раскрыть тайну таланта, загадку его поэтической притягательности -- найти один-единственный всеохватывающий ответ. Но мы можем поставить перед собой вопросы -- частные, отдельные. И поискать ответы на них. Был ли шофер МАЗа из "Дорожной истории" другом своего напарника? Вырвался ли за флажки герой знаменитой "Охоты на волков"? О чем тоскует персонаж "Кораблей"? Почему рвутся в горы альпинисты Высоцкого?
... Еще нужен камертон, ориентир. Пусть им станет фраза в частном письме: "Высоцкий откровенен и неуловим одновременно". Может быть, она убережет нас от поспешных выводов. Остальное приложится.
1. " ВСЕ ДОНИМАЛ ИХ СВОИМИ АККОРДАМИ..." (1)
В основном тексте книги сноски обозначены арабскими цифрами (верхний индекс). Нумерация сносок -сплошная. Звездочкой помечены сноски, содержащие только библиографические ссылки, без текстовых дополнений.
К понятию "популярность Высоцкого" можно приложить разные эпитеты: громадная, невиданная... -- и все они будут верны. Скажу по-другому: популярность Высоцкого была оглушительной, она заглушила его собственное слово. В шквале наших собственных эмоций слова Высоцкого мы уже не могли расслышать. К этому примешивается одно противоречие, внутреннее для творчества ВВ. Песня как жанр затрагивает главным образом эмоциональную сферу слушателя1. А поэтическое слово, в том числе и слово Высоцкого, ориентировано не только на эмоциональный отклик, но и на размышление. Я хочу сказать, что Высоцкий был слишком поэт для песни. Его стихи -- не песенные тексты, и во всей полноте в сиюминутном течении песни они восприняты быть не могут.
В первых "посмертных" публикациях о ВВ на этот счет были высказаны противоположные мнения. Как писал В.Тростников в статье "А у нас был Высоцкий", опубликованной вскоре после смерти поэта в самиздате, "язык песен Высоцкого по внешности выглядит как подлинная уличная речь <...> Профессионализм достигает у Высоцкого такого уровня, что неопытному глазу становится совершенно незаметен. Завершенность фабулы, внутренние ритмы и аллитерации спрятаны так искусно, что не отвлекают внимания слушателя <...> Высоцкий зачастую находит настолько метафорически точные выражения и настолько изысканные рифмы <...> Высоцкий всегда маскирует свои языковые жемчужины <...> Обманчива и манера изложения Высоцкого, которая кажется очень простецкой <...> внешняя простота и легкость текста, создающая иллюзию живой речи <...>"2*.
Иная точка зрения была у Н.Крымовой: "Слово Высоцкого было вызвано к жизни чувством доверия к людям, непосредственно к ним было обращено и потому лишено какой бы то ни было усложненности или изысканности"3*.
И та и другая позиции были лишь обозначены, но не обоснованы. Однако любой, кому доводилось работать со стихом Высоцкого, согласится с Тростниковым: простота поэтической речи ВВ обманчива (о чем мы еще не раз будем говорить на страницах этой книги). Вот что писал на ту же тему А.Эфрос: "<...> когда на Таганке родился "Добрый человек из Сезуана", <...> не все поняли, что это именно эстетика, то есть некое преломление "улицы" и всего "уличного" -- преломление, перевод в искусство. Не все поняли это и в Высоцком. Не поняли, с каким ощущением изящного он работал с "уличным" материалом. Оттого даже ранние его песни мы слушали с радостью, с чувством открытия, а не какой-то фиги в кармане"4* (выделено в публикации. -- Л.Т.).
Любое художественное произведение множественно рифмуется со своим временем. За редким исключением, мы в свое время расслышали лишь одну такую "рифму" -- публицистическую, отклик на сиюминутное. Тем и ограничились, не восприняв других "рифмовок", более глубоких, общих. И в результате не просто суженно увидели песни, а не заметили самого интересного, неочевидного и важного.
Очень точно такое массовое восприятие песен ВВ отражено в статье В.Попова "Песенные "айсберги" Владимира Высоцкого"5*. Он подробно останавливается на песне "Москва-Одесса". Почитаем и мы ее текст, в котором, вопреки утверждению автора статьи, нет противопоставления своего чужому, вообще Высоцкому несвойственного. В самом деле: Львов, Лондон, Дели, Харьков, Кишинев -- всюду ведь ясно и тепло. И хорошо. Но -- мне туда не надо.
Эта песня не о патриотизме (да и он состоит не в восхвалении своего в пику чужому). И не о том, что поэт не рвался за рубежи, где "хорошо", на чем настаивает В.Попов. Ведь бывал Высоцкий в Париже, в Лондоне, и не силком же его туда тащили.
Вот что пишет об этой песне Константин Рудницкий: "Известная песня "Москва-Одесса" может быть понята как своего рода поэтический манифест или как емкая метафора пожизненной миссии певца, который всегда -- вопреки запретам, наперекор ограждениям -- рвался туда, откуда доносятся сигналы бедствия. Дозволенное, разрешенное, одобренное в его глазах теряло всякий интерес. "Открыто все, но мне туда не надо". Достойная цель виделась в том, чтобы закрытое -- открыть и о запретном -- сказать, в полную мощь охрипшего баритона"6*.
