Беспокоиться сейчас о посадочных механизмах им и в голову не пришло бы; но те, как выяснилось, серьезно затрудняли выход наружу. Гигантский корабль врезался в землю под углом в сорок пять градусов, так что все трапы повисали в воздухе, а люки вели в никуда. Ущерб еще предстояло оценить, но даже по самым грубым прикидкам половина кают экипажа и три четверти пассажирских стали непригодны для жилья.
На расчищенном пространстве уже были собраны на скорую руку полдюжины хлипких домиков, а под большим тентом развернут полевой госпиталь. На это пошли, в основном, большие полотнища упаковочного пластика и стволы местных смолистых деревьев, сваленных циркулярными пилами и лесорубными полуавтоматами колонистов. Все это происходило, несмотря на решительные протесты капитана Лейстера; но, поставленный перед одной чисто технической формальностью, вынужден был смириться и он. Приказания его имели силу закона только в космосе; на планете же ответственность переходила к Экспедиционному Корпусу.
Ну а то, что планета не та… В общем, это была тоже чисто техническая формальность, как обойти которую никто не представлял… пока.
«По крайней мере, — размышлял Рафаэль Мак-Аран, стоя на невысоком гребне, окаймляющем долину, где упал корабль, — смотрится планета довольно приятно». Точнее, не планета, а видимая ее часть — и, причем, весьма скромная. Сила тяжести была тут чуть меньше земной, а кислорода в атмосфере содержалось чуть больше, что само по себе уже объясняло легкую эйфорию, испытываемую с первых же мгновений на планете всеми, кто родился и вырос на Земле. Ни одному землянину XXI века в жизни не доводилось вдыхать воздух столь сладкий и смолистый или разглядывать далекие холмы столь ясным утром.
Возвышающиеся вокруг холмы и горы складывались в бесконечную панораму, цепь за цепью, постепенно меняя цвет — от размыто-зеленоватого к размыто-голубоватому и в конце концов к полупрозрачно-лиловому и фиолетовому. Огромное солнце было темно-красным, цвета пролитой крови; и в первое же утро потерпевшие аварию увидели четыре луны, насаженные на зубцы далеких гор огромными переливчатыми самоцветами.
Мак-Аран опустил на землю рюкзак, извлек теодолит, установил на треногу и, отирая со лба пот, принялся за поверки. О Боже, ну и жара — и это после жуткого ночного холода, после снегопада, налетевшего с горных вершин так стремительно, что они едва успели соорудить укрытие! Теперь же снег струился резвыми ручейками; Мак-Аран стянул нейлоновую пуховку.
Снова отерев лоб, он выпрямился и огляделся, отыскивая подходящий репер условного уровня поверхности. Он уже знал — благодаря альтиметру последней модели, автоматически учитывающему изменение силы тяжести — что по земным меркам они находятся на высоте примерно в тысячу футов над уровнем моря; или, скажем так, над условным уровнем моря, поскольку никто не знал, есть ли здесь моря. В суматохе вынужденной посадки никто, кроме третьего помощника капитана, не успел увидеть, как выглядит планета из космоса — а третий помощник капитана умерла через двадцать минут после падения, пока трупы вахтенных извлекались из-под обломков рубки.
Было известно, что в этой системе три планеты: одна — гигантский шар замороженного метана; другая — крошечный каменный осколок, больше похожий на луну, чем на планету, однако в гордом одиночестве вращающийся по своей орбите вокруг звезды; и вот эта. Было известно, что Экспедиционный Корпус отнес бы ее к классу М: приблизительно земного типа и, вероятно, пригодная для жизни. Плюс теперь еще им было известно, что на этой-то планете они и находятся. Вот, в общем-то, и все, что им было известно — не считая того, что удалось выяснить в последние 72 часа. Красное солнце, четыре луны, сильнейшие перепады температур, окружающие горные цепи — все это выяснялось по ходу дела, пока извлекались из-под обломков корабля трупы и проводилось опознание, пока разворачивался полевой госпиталь, пока все трудоспособные лица привлекались к уходу за ранеными, погребению мертвых и сооружению на скорую руку временных укрытий (пока корабль остается непригодным для жилья).
Рафаэль Мак-Аран собрался было извлечь, из рюкзака прочие инструменты; но остановился на полпути. Он и сам не представлял, как ему необходимо, оказывается, побыть одному; прийти в себя после монотонной шоковой терапии последних часов, после крушения и сотрясения мозга, с которым на перенаселенной, трясущейся над малейшими болячками Земле его немедленно отправили бы в больницу. Но тут офицер медслужбы, и без того измотанный вконец, только вручил ему таблетки от головной боли, а сам вернулся к тяжелораненым и умирающим. Голова Мак-Арана до сих пор продолжала болезненно пульсировать, как один чудовищно разросшийся гнилой зуб — но после ночи сна у него хотя бы не так все плыло в глазах. На следующий после крушения день его вместе с прочими трудоспособными лицами, не имеющими отношения ни к медицинской, ни к инженерной службе, направили на рытье братской могилы. Тут-то Мак-Арана и поджидал самый страшный удар — среди мертвых он обнаружил Дженни.
