24 июня 1913 года, из Колы, направляясь в глубь полуострова, вышел топографический отряд. Отряд, состоящий из шести человек, намеревался обследовать течение реки Умбы, вытекающей, как немногим известно, из озера того же названия. Никто из участников этой экспедиции не вернулся…
Для огромного большинства составителей карт точное местоположение реки и Умб-озера остается попрежнему неизвестным. На всех просмотренных мною картах Кольский полуостров кажется, в огромной своей части, безводной пустынею, а на большинстве карт загадочное озеро не обозначено вовсе, хотя величина его составляет не менее трети огромного Имандрского озера.
Об отряде не было получено никаких сведений. Ни обстоятельства гибели, ни самое место трагедии не были никому известны. однако, никто из туземных жителей не сомневался в том, что топографы и их спутники погибли на пути к Острову Духов. Этот остров, о котором лопари говорят только днем, и то шопотом, находится на самой середине Умб-озера. Существует предание, что всякий, пытавшийся переправиться с берега на остров, погибал в Умб-озере.
Летом 1926 года, т.-е. тринадцать лет спустя, из той же Колы и совершенно по тому же направлению, имея целью своего путешествия также Умб-озеро, отправились двое путешественников, хорошо снаряженных для далекого путешествия.[3]
Одного из них, старого охотника с Мурманского берега, Николая Васильевича Колгуева, в простонаречьи «Колгуя», толпа зевак, провожавшая путешественников, знала так же хорошо, как и любого из соседей. Другой не был известен обитателям Колы, а так как, кроме того, он лицом, манерами и поступками совершенно отличался от всех колычан, то и привлек к себе всеобщее внимание. Этому способствовало еще и то обстоятельство, что всего лишь за два дня до путешествия этот загадочный человек, искавший в городе проводника, поставил на ноги старого охотника Колгуя, лежавшего две недели в постели, дав ему шесть горьких порошков неизвестного лекарства.
Местный врач за две недели перепробовал на больном все свои, правда, ограниченные средства, но не добился ни малейшего улучшения в здоровье Колгуя, называвшего свою болезнь просто лихорадкой. Тем большее удивление вызвал своим средством приезжий, получивший тогда же среди шептавшихся колычан почтенное наименование «доктора». Впрочем, странному путешественнику, искавшему в Коле проводника до Умбы, действительно, не чужды были врачебные познания. Во всяком случае, когда он от десятка обывателей услышал, что, кроме Колгуя, нет такой отпетой головы в городе, кто согласился бы итти на Умбу, приезжий не задумался отправиться к охотнику, хотя и был предупрежден о его несвоевременной болезни.
Колгуй, скрипевший зубами не столько от боли, сколько от злости на болезнь, уложившую его в постель, когда другие охотники бродили дни и ночи с ружьем, добывая песцов и куропаток, посмотрел на гостя не очень приветливо.
— Проведете ли вы меня до Умбы, — спросил пришедший на чистом русском языке, но с необычайной для постоянно говорящего на этом языке старательностью выговаривая каждое слово, — если я вылечу вас?
Глубокие, но не старческие морщины на смуглом лице гостя и серые, почти бесцветные, но слишком глубокие и беспокоящие пристальностью взгляда глаза его и самая манера говорить с необычайной простотой, за которой чувствовалось достоинство, — внушили больному доверие. Во всяком случае, необычайного посетителя он не послал к чорту, как это делал с другими, предлагавшими верное средство от болезни, хотя ответил не без резкости: