Дворецкий служил в этой семье так давно, что только хозяйка помнила его имя. Для остальных он был просто Хэллораном — кривоногой, скрипучей старой развалиной весьма привередливого нрава. В те дни, когда дворецкий бывал в дурном настроении, новички из прислуги, — а к их числу относились все, кто находился в услужении у хозяйки менее тридцати шести лет, как и он, — старались не попадаться ему на глаза. Сегодня тучи сгустились на горизонте раньше, чем обычно.
Открытие сезона в доме на Палм-Бич, да еще в такое чудесное октябрьское утро, как сегодня, всегда приводило Хэллорана в наилучшее расположение духа. Отштукатуренные стены Каса Дюран возвышались на вершине прибрежного холма подобно горе на плоском, как блин, изящнейшем в мире песчаном постаменте. Дом был построен по проекту Эддисона Мицнера для свекра хозяйки. Когда Гизелла Дюран приобрела дом, заплатив по счетам из собственного кармана, она переименовала его, окрестив с помощью двухквартовой бутылки «Дом Периньон» своим именем. Однако сегодня радость Хэллорана по поводу очередного открытия виллы улетучилась еще до того, как он закончил отпирать замки кованых решетчатых ворот, и возвратить ее не могло даже воспоминание об упоительном звуке вдребезги разбившейся о каменные ступени бутылки шампанского.
Как обычно, Хэллоран в доме первым делом открывал скользящие стеклянные двери большой, выложенной плиткой лоджии. Теперь он стоял в обрамлении одной из арок, оглядывая террасу, а океанский бриз — только глупец может предпочесть холод от кондиционера божественному вольному ветерку с моря — ерошил остатки волос на его голове. Со своего наблюдательного пункта он видел причину собственного дурного настроения. Она продолжала спокойно жариться на субтропическом солнце, лежа около плавательного бассейна.
Неодобрительно фыркнув, Хэллоран удалился в кухню. Там с его позволения горничная Рути и кухарка Джойс, прервав ненадолго свои дела, наслаждались наскоро приготовленным кофе. Остальная прислуга должна была прибыть завтра. Много лет тому назад Хэллоран был нанят в качестве шофера мужем хозяйки, Чарльзом Вейлом, который, по мнению Хэллорана, был настолько отвратительным представителем рода людского, что мир стал чище, когда его не стало. Теперь он был дворецким, занимался всякой работой по дому, когда возникала необходимость, по-прежнему совмещая это с обязанностями шофера на белом «ройсе» в Нью-Йорке и его двойнике здесь, в Палм-Бич. Хотя прочие обитатели этого крошечного островка давно променяли своих шоферов и «ролс-ройсы» на сомнительное удовольствие водить собственные «мерседесы» и «БМВ», Гизелла Дюран в полной мере сознавала рекламную ценность таких эффектных символов. Не забывала она об этом и тогда, когда налаживала производство кремов и дамской косметики.
Хозяйку, которая прибудет через несколько дней, как всегда, будут сопровождать два телохранителя, в униформе. И пусть некоторые считают этот символ таким же претенциозным, как «ролс-ройсы», но когда телохранители занимали свой пост перед входом на виллу, не нужно было читать «Светскую хронику», чтобы узнать, что Гизелла Дюран находится в городе. Именно с этим было связано дурное настроение Хэллорана в то прекрасное утро.
С этой горькой мыслью Хэллоран вошел в кухню. Увидев выражение его лица, горничная и кухарка, позабыв о кофе, немедленно принялись за работу.
В купальном костюме такого же алого цвета, как розы неподалеку от бассейна, Лили Ролингс, прикрыв лицо рукой, лежала неподвижно, растянувшись на белом коврике у голубой воды плавательного бассейна. Ее длинные ноги, худощавое тело с едва намечавшейся грудью и спутанная грива выгоревших на солнце волос придавали девушке более беззащитный вид, чем можно было ожидать от семнадцатилетней наследницы крупного состояния.
Она не слышала, как на служебный двор за стеной въехал рабочий грузовичок. Никак не отреагировала она и на щелканье садовых ножниц, которыми бестолково орудовал смуглый, красивый молодой человек. Он был в майке, джинсах и хлопчатобумажных рабочих перчатках и состригал побеги бугенвиллии, обвивавшей стену двора.
Оставляя на своем пути срезанную зелень, красавчик, продвигаясь в сторону бассейна, добрался до кустов олеандра, ряды которых упирались в стену. Он лениво кромсал кусты — только листья падали на траву, как снежинки. В такт щелканья ножниц поднимался и опускался рукав его майки, то обнажая, то скрывая ярко-красную татуировку головы хохочущего дьявола на бицепсе правой руки.
Девушка перевернулась на живот, закинула руки за спину и расстегнула застежку лифчика. Спустив бретели, она легла на коврик.
Эксгибиционистка, подумал он и хотел было ножницами проложить себе путь вдоль всего ряда олеандров, но передумал, и ощутил острое желание поскорей приступить к делу: бросил ножницы на траву, направился назад, к воротам.
