Предисловие
Счастливое тринадцатое
Для кого-то счастливое число семь, а у нас с Анатолием всегда было тринадцать. Тринадцатого случались только счастливые для нас события, мы и познакомились тринадцатого, в занесенной мокрым снегом Риге.
А уж если еще и пятница, то жди везения.
Если что-то шло не так, мы говорили: «Ничего, подождем тринадцатого».
Дочка, правда, родилась пятнадцатого, но это же всего два дня…
И вот опять тринадцать.
Тринадцать лет, как его не стало. И девяносто со дня рождения.
Девяносто – это точно не про Анатолия, если бы не случилось несчастье, внезапная смертельная болезнь, он бы и сейчас бегал свои кроссы, плавал и нырял.
Встречал рассветы на Селигере, радовался успехам дочки Маши, не один раз прошел бы с портретом отца-фронтовика в колонне Бессмертного полка, набирал бы творческие семинары в Литературном институте. Легко перешел бы на «цифру», как когда-то одним из первых в писательской братии самостоятельно освоил ноутбук, на который ушел весь гонорар от изданных с успехом во Франции «Тучки» и повести «Кукушата» в переводе внучки В. Набокова Антуанет Рубишу…
Были у Анатолия Приставкина всегда под рукой, в «боевой готовности» два ноутбука: один старый, другой – поновее. И все, все в них содержалось в идеальном порядке, по папкам и файлам, – новые повести, наброски и замыслы, литературный архив, письма, а также проекты служебных кремлевских документов, в которые я, разумеется, никогда не заглядывала.
Анатолий мне, конечно, сообщил все пароли. Рассказал, что из архива можно подготовить для публикации, как у него называлось – «после меня», а что не издавать никогда. Но я и думать не хотела об этом. Казалось, что он – такой сильный, здоровый, веселый, наша с дочкой защита и опора – будет всегда.
И вот пришло время. Время собирать камни.
На первый взгляд чего проще? Сложить электронный «том» литархива и распечатать, как если бы с каждой настоящей книжной полки взять по рукописи. Но архив огромный – сплошные гигабайты, и в книге нельзя объять необъятное. Что же выбрать? В каждом очерке, эссе, дневниковой записи пульсирует мысль, звучит голос и почти открыта, не защищена душа.
И я задумалась: что было главное в Толе, в его характере? Ответ нашла в старом-престаром черно-белом фильме «Золушка», фильме, который мой муж знал почти наизусть. Как ребенок бросал все дела, чтобы в сотый раз слушать финальный монолог короля: «Обожаю, обожаю эти прекрасные чувства – верность, благородство, умение любить. Обожаю эти прекрасные чувства, которым никогда, никогда не придет конец».
Я это запомнила, а теперь поняла.
Анатолий Приставкин – это и есть верность, благородство, умение любить. Верность слову, немыслимое, редкое для такого подлого и страшного века благородство, верность памяти ушедших друзей, которую он берег изо всех сил. А какое умение любить и жалеть людей, всех, даже тех, кто этого, на мой взгляд, совсем не заслуживает! Кто-то скажет «зэков», а мой муж говорил – «несчастных».
Любить своих друзей, студентов, дочку Машу, рыбалку, закаты на Селигере, узкий автомобильный «серпантин» в горах, велосипед, книги, красивых женщин, вкусный стол, собак и кошек… Любить жизнь и жить этой жизнью, никому никогда не завидуя, выпив ее до капли, до дна.
Таким вы увидите Анатолия Приставкина в книге, которую я передаю издательству в день его рождения.
И еще. Двадцать пять лет варясь в литературной, то есть страшно эгоистичной творческой среде, простите, в этой густой каше, действительно не встречала никого другого, кроме Анатолия, кто бы так самозабвенно радовался успехам других. Кто бы так работал не на себя, а на других. Почти в каждом представленном здесь, в сборнике, документе Приставкин кого-то «продвигает» на премию, чей-то роман рецензирует, рекомендует к изданию, да еще с пометкой «срочно», посылает издателям книги друзей – чтобы заинтересовать. Защищает, причем публично: пишет резкие и сильные публицистические статьи «в защиту». Просто помогает – бросив все дела, хлопочет в письме истринским «властям», чтобы поставили ограничительный знак на шоссе, так как в нашем коммунальном дачном муравейнике много детей, а самосвалы носятся как танки. Беспокоится о вдовах писателей, а потом еще и обивает пороги инстанций лично, как говорил наш сосед Шура Ширвиндт, «торгуя лицом». Каждая рецензия, даже отзыв на никому не известное сочинение студента – огромный труд, блестящая писательская работа, а значит, время, отнятое от своих книг, своей семьи, своей жизни.
Теперь переживаю – плевал бы на всех: и на свою бесценную комиссию по помилованию, и на дурацкий дачный кооператив, и на чужие творческие проблемы, и на чужие судьбы. Многие уважаемые люди – писатели, артисты, художники, например Григорий Бакланов и Фазиль Искандер, уже после похорон Анатолия получили письма, отправленные им буквально за несколько часов до смерти: «Не волнуйтесь, Ваше медицинское страхование будет продолжено, все вопросы решены». Подпись – «Приставкин».
