* * *
Снег выпал, когда сраженный сном Александр Васильевич постанывал на нарах. У него всегда ломило к непогоде разбитое еще в молодости ребро.
Утром Горанин увидел горы другими. Белый сказочный мир расстилался вокруг. В сочетании с тишиной он рождал ощущение нереальности.
– Как на луне, – сказал Федя, вышедший вслед за Александром Васильевичем из домика лавинной станции.
– Замерь глубину, – приказал Горанин и придирчивым взглядом окинул зубчатые, точно приклеенные к небу хребты.
Ему показалось, что по соседнему гребню передвигаются люди. Горанин вскинул к глазам бинокль. Сильные стекла приблизили выступы гор. Они были пусты. "Чертовщина какая-то", – подумал лавинщик и протянул бинокль Феде.
– У тебя глаз острее. Посмотри. Вроде бы люди шли.
Федя долго и внимательно разглядывал в бинокль склоны гребня, но тоже ничего не увидел.
– Показалось.
За хребтом лежала чужая страна. Граница проходила по высокогорному плато. Район этот был недоступен человеку. Над ним изредка пролетали патрульные вертолеты. И тогда на снегомерной станции был праздник. Вертолет обязательно сворачивал к их домику и, покружив над каменным козырьком, сбрасывал чай, газеты и неизменный вымпел.
"Привет самому дальнему посту. Махура".
Так начальник ближайшей погранзаставы намекал на бдительность и напоминал о давнем уговоре – следить по возможности за нижней тропой.
Александр Васильевич надел лыжи и заскользил вниз. Он хотел посмотреть, занесло ли снегом капкан, поставленный вчера на развилке троп. Он долго разыскивал капкан на узком перекрестке, а когда нашел, то увидел, что капкан стоит дужками к обрыву. У каждого охотника своя привычка ставить капканы, Горанин всю жизнь ставил их навстречу зверю, дужками вперед. И вчера он не изменил своей привычке. "Может быть, лиса развернула капкан", – подумал Александр Васильевич, поднимаясь по знакомому склону, где когда-то убил барса.
Всякий раз, пересекая склон, Горанин вспоминал подробности этого поединка. Молодой барс и не думал таиться. Он сразу бросился на человека. Первым же выстрелом Александр Васильевич ранил зверя. Но и раненый, тот полз к нему по склону, готовясь к последнему прыжку.
Весь день Александр Васильевич был хмур и раздражителен. Подолгу обшаривал он биноклем горы, прощупывал каждый метр и не находил себе места.
– Чего маетесь? – успокаивал его Федя. – Может, игра теней... В горах живем. Посудите сами – за сорок лет никого на этом плато не было. Ни-ко-го. Туда только сверху можно попасть и то не всегда...
– А тропа Сеид-хана? – тихо спросил старик.
– Легенды... Ну, может, в древние времена и ходили купцы... И была тропа такая тайная. Но сами же говорили – за двадцать пять лет все здесь обшарили, прочесали.
– А если есть сквозная пещера? – не сдавался Александр Васильевич.
– Вы взрослый человек, – осуждающе заметил Федя, – а еще на границе служили...
Да, было время, и он, Горанин, служил в пограничных войсках. Безусым пареньком по комсомольскому призыву пришел Александр Васильевич на заставу и отдал нелегкой службе всю жизнь, вышел по возрасту в отставку, но с границы уйти не смог. Попросился на снегомерную станцию. Работа оказалась несложной и даже в чем-то интересной.
Сын звал отца в столичный город, где работал врачом. Александр Васильевич съездил к сыну в гости и вернулся в горы.
Горанин мельком взглянул на Федю, усмехнулся, поймав его насмешливый взгляд, и спросил:
– Как по-твоему, кто переставил капкан?
– Вы просто забыли, как его поставили.
Федя все так же с усмешкой смотрел на Горанина.
"Неужели действительно забыл?" – подумал Александр Васильевич, выходя из дома.
Чутьем, выработанным за долгие годы службы на границе, Горанин чувствовал что-то неладное в горах. И беспокойство, вселившееся в него с утра, росло с каждым часом.
Он еще раз сходил на лисью тропу, но ничего подозрительного не обнаружил.
Косые тени упали в долину. Ночь заливала ущелье густой смолой.
– Спать где будете? – спросил Федя. – Опять на улице?
– Да, – коротко ответил Горанин.
Он поднял с пола спальный мешок, ударом ноги распахнул двери и вышел на крыльцо.
И вдруг увидел короткую тусклую вспышку на гребне. Словно кто на секунду приоткрыл клапан в палатке. Или зажег спичку. Но сколько ни вглядывался Горанин во тьму, огонек больше не появлялся.
Снег дышал свежестью. Он пьянил, будоражил мозг. Над горами мерцали близкие звезды. Темно-синяя бездна неба дышала холодом.
Горанин лежал на спине и слушал свои мысли. Они звучали в мозгу, горячие, жгучие, текли сквозь него теплой волной. Так знакомо и близко было это ощущение, так спокойно было с ним, что, засмотревшись на пылающее звездными иглами небо, он забылся тревожным коротким сном.
Проснулся Александр Васильевич посреди ночи от тонкого пронзительного свиста. Горы рождали ветер. Холодный воздух боролся с теплым.
Горанин вылез из спального мешка и прошел к домику. Рация спала, укрытая пледом. Он долго смотрел на нее. Можно поднять тревогу. Стоит только тронуть прохладный ключ передатчика. А если тревога будет ложной – скольких людей вырвет он из постели и бросит в ночь, в снега? Короткое слово – тревога. А ночь из-за нее бывает длинней целой жизни.
