Корнуолл, Англия
Июнь 1821 года
– Ты думаешь он приедет, Зак? – Рука Элизабет Тэвисток скользнула вокруг талии высокого молодого человека, и, привстав на цыпочки, она склонила голову на его плечо. Они выглядывали из зарешеченного окна библиотеки, выходившего на поросшие вереском торфяники. Небо за окном затянуло свинцовыми тучами. На Пенкерроу надвигалась очередная гроза. Одна прядь густых вьющихся каштановых волос девушки упала на отворот сшитого из тончайшего черного сукна сюртука Зака.
Закери Викем сжал ее изящную маленькую руку, но взгляд его ни на мгновение не отрывался от раскинувшегося перед ним пейзажа.
– Разумеется, черт бы его побрал! От брата пришло известие, что он постарается приехать к тому времени, когда будет зачитываться завещание. Не понимаю, зачем его вообще сюда несет, ведь мистер Крэг мог бы встретиться с ним позднее в Лондоне. Насколько мне известно, он богаче любого набоба, так что вряд ли жаждет получить какое-либо наследство. Уверен, брату так же, как и мне, прекрасно известно, что было бы чертовски странно, если бы дед оставил ему хотя бы пенни, ведь упрямый старый скряга все эти годы и слышать не хотел о его существовании. Держу пари, что он явится сюда отнюдь не для того, чтобы выразить свое уважение покойному.
Пожав плечами, Закери отошел от окна и нервно провел рукой по своим густым прямым волосам.
– А может быть, он приезжает для того, чтобы повидаться с тобой? – предположила Бесс, с беспокойством глядя на то, как он, взъерошив свою золотистую шевелюру, взволнованно заходил по комнате.
– И с чего бы вдруг ему захотелось увидеться со мной, если он прекрасно обходился без меня все эти семнадцать лет?
Бесс до боли закусила губу – так тяжело ей было слышать глубоко скрытую боль, неожиданно прозвучавшую в голосе Закери. Ведь только что он казался таким спокойным! Но в этом был весь Зак – за спокойной, гладкой поверхностью пруда скрывалось бушующее море. И так же как она разделяла любую радость Зака, так теперь она переживала его боль как свою собственную. Девушка умоляюще протянула к нему руку.
– Успокойся, пожалуйста, дорогой. Какой смысл так себя изводить? Может быть, как раз теперь у вас обоих появится возможность разобраться в своих отношениях и стать друзьями, как и полагается братьям.
Закери перестал метаться по комнате и поднял на нее свои необычные, медовые глаза. При виде отразившейся в них муки у Бесс защемило сердце. Черная траурная одежда только усиливала впечатление от его светлых волос и золотистых глаз – он был похож на скорбящего Адониса.
Но Бесс знала, что на самом деле он вовсе не скорбит о смерти деда, которая ожидалась уже давно. Взять хотя бы ее отца – в прошлом году он пребывал в большом расстройстве, но за время длительной болезни деда его горе потеряло свою остроту.
По правде говоря, для того чтобы испытывать добрые чувства к деду Закери, затворнику Честеру Хейлу, нужно было обладать весьма своеобразным складом характера. Он с презрением относился ко всяким проявлениям эмоций и никому, включая и внука, не позволял любить себя.
Бесс знала, что основной причиной теперешнего столь бурного расстройства Закери было давнее расставание с братом – глубокая травма детских лет, впечатление от которой, не по своей воле, он время от времени вынужден был переживать снова и снова. И эта потеря особенно остро ощущалась именно теперь, когда братья спустя долгое время после разлуки в первый раз вынуждены были встретиться вновь.
– Ты же прекрасно знаешь, Бесс, что мой отец не захотел признать меня, – с горечью сказал Закери. – Сейчас мне двадцать два года, – и я поумнел, но долгие годы имел глупость предполагать, что мой брат сожалеет о нашей разлуке не меньше меня. Даже не получая от него никаких известий, я все еще думал, что, может быть, отец просто запретил ему писать. Но когда он не приехал даже после смерти отца, мне пришлось взглянуть правде в глаза. – С гримасой отвращения к самому себе он отвернулся, отошел к камину и, крепко сжав сразу побелевшими пальцами край верхней полки, прислонился лбом к холодному мрамору.
Бесс тяжело вздохнула, поправила прядку волос, выбившуюся из-под гребней, удерживающих тяжелую копну волос, и невольно вздрогнула – над торфяными равнинами пронеслись первые раскаты грома.
Бесс хорошо знала историю отношений братьев. За время знакомства с Закери она много раз слышала ее и, как полагалось лучшему другу, каждый раз помогала тому справиться с неприятными чувствами потери, заброшенности и горькой обиды. Это досадное обстоятельство было единственным, что омрачало их, во всех других отношениях безоблачную, дружбу. Они росли вместе, как будто оба родились в этом доме, хотя Элизабет жила в трех милях отсюда, в Брукмор-Меноре.
Что касается отстраненности Закери от своей семьи, то тут чувства ее были двоякими: ведь если бы отец Зака не отверг его и не отослал в Пенкерроу, она никогда не познакомилась бы с ним. А это Бесс с трудом могла себе представить – без его присутствия по соседству ее жизнь оказалась бы совсем скучной. Имея только одну сестру – Габриелл, намного младше нее, Бесс получала огромное удовольствие, водя дружбу с мальчиком тремя годами старше. Зак стал для нее средоточием жизни, и она знала друга так же хорошо, как и саму себя.