5.01. Теперь все будет по-другому. Да что я говорю — по-другому! Все будет лучше. Конкретные доказательства уже скоро.
10.01. Это произошло три дня назад. И было совсем не больно, может, чуточку потом. Первым делом мне велели раздеться догола. Я лежу и жду, вся на нервах. И вдруг вижу. Такой, каким я видела его в мечтах, — не слишком длинный и прямой-прямой. И я закричала:
— Еще нет! Минуточку!
Коваль склонился надо мной:
— Ну? В чем дело?
Я показала пальцем на блондина слева:
— Вот этот вот идеальный.
Коваль усмехнулся и говорит:
— Как пожелаете, разве что у меня пила соскользнет.
— Как вам не стыдно, доктор! — вмешалась брюнетка справа. — Девочка зеленая со страху, а вы ей про пилу. Вы же будете работать долотом.
Если бы я не была голая, удрала бы с иглой в вене. Брюнетка велела мне медленно считать до десяти. Я начала: «Один, два, три, четыре, пять…»— и тут почувствовала странное онемение. А краем глаза увидела гипсовый клюв. Что, все уже кончено?! Брюнетка велела мне продолжать считать, но уже наоборот. А потом стала проверять мое знание таблицы умножения. 5x6, 9x8…
— Не смей спать! Ты должна говорить, говорить, говорить…
Ну, я и говорила, а верней, бормотала, потому что вся верхняя губа у меня была как из жести. Продолжение клюва.
В тот же день Эва отвезла меня домой. У бабушки, когда она увидела меня, была такая испуганная мина, но она быстренько включила на лице улыбку.
— Не так уж и страшно. Я в сорок девятом, когда меня покусали пчелы, выглядела куда хуже.
Мама провела меня в ванную (потому что там всего светлей) и с минуту оглядывала меня со всех сторон.
— Теперь я иначе буду относиться к Джексону, — объявила она. — Как он, бедняга, настрадался. Да он — истинный мученик.
Ирек, мой младший брат, лишь увидел меня и сразу закрылся у себя в комнате, заявив, что он не голоден. Во вторник я глянула в зеркало в передней, потому что там темней всего. Громаднющий клюв из гипса, в ноздрях тампоны, а вокруг глаз фиолетовые круги. Белки же краснющие. А вдруг не пройдет?
14.01. Пройдет. Так сказал доктор Коваль. Сегодня меняли повязку. Клюв сняли, оставили только шины вдоль носа. Выгляжу я почти нормально, как после рядового несчастного случая. Фиолетовый цвет сменился желтым. Вот только запах… Застарелая кровь. Может, так я буду чувствовать себя в гробу?
18.01. Через три дня бинты снимают. Интересно, узнаю я себя в зеркале? А другие узнают? Заметят новый нос? Он действительно будет прямой? Изменится ли моя жизнь? Вернется Рафал?
Он исчез как раз перед моим первым причастием. Я примеряла платье из кризисного прозрачного нейлона, а он закурил сигарету «Спорт» и сообщил, что отъезжает в Австрию.
— Это единственный шанс, лапушка. Сейчас я еще могу получить убежище. Прикинусь, будто я по политике.
— С каких это пор за то, что торчишь у пивного ларька, дают политическое убежище?
— Ты никогда не верила в меня! Потому я и не сумел реализоваться. Но я больше так не могу, я задыхаюсь, мне необходим простор…
— Слышите, дети? Папа ищет простора и потому улетает от нас.
— В космос? — поинтересовался Ирек.
— Почти что да, потому что какая разница — Луна или Вена? — Мама заплакала. — И именно сейчас, перед первым причастием дочери. Ты всегда был такой. Чем важней событие, тем нелепей он откалывает номер. На свадьбе он напился и кричал, что хочет все повторить. «Потому что водка была теплая!»
— Лапушка, ну перестань, все было не так…
— На крестинах он пошел ремонтировать машину, — продолжала мама, не обращая внимания на протесты отца. — А теперь уезжает. За три дня до первого причастия!
— А что делать, если мне только вчера выдали паспорт.
— У тебя всегда найдется оправдание. Интеллектуальный плут! Жизнь мою загубил, а теперь бросаешь! — Мама уже рыдала.
— По крайней мере я больше не смогу губить твою жизнь, — попытался пошутить папа, но тут же получил тряпкой по голове.
— Вот я завтра пойду в милицию и все им расскажу! Никуда ты не поедешь, и дети не останутся сиротами!
— Какими сиротами?! Я же хочу обеспечить вам лучшую жизнь! Вот заработаю на «полонез» и вернусь.
— А что, на Луне есть «полонезы»? — заинтересовался Ирек.
— Ирек, марш в комнату! — завопила мама. — И ты тоже! — приказала она мне.
* * *
На следующий день отец уехал. Прислал одну посылку, а потом растаял в пространстве. И вдруг в конце сентября неожиданно позвонил.
— Малинка? Ну, здравствуй, это папа звонит.
— Папа? Папа Эдек? — крикнула я на всю квартиру.
— А тебе известен другой?
Естественно, нет.
— Как ты? Откуда ты звонишь? Дать тебе маму или Ирека?
— Нет. Я с тобой хотел поговорить.
Я почувствовала, как у меня перехватило горло.
— Ты где сейчас?
— У себя. Значит, в Германии, в Гамбурге, — уточнил он. — Слушай, Малинка, я буду краток, потому как счетчик стучит.
— Слушаю, папа.
— Понимаешь, я купил себе видео и…
— Поздравляю, — вмешалась мама с другого аппарата.
Отец не сразу это понял: даже знакомые часто путают наши голоса.
