Герта привезли сюда ночью.
Пока его вели от автомобиля к воротам, он успел осмотреться. Новая тюрьма стояла в котловине, на самом ее дне. Вокруг громоздились холмы, которые он принял вначале за неподвижную гряду туч.
Его втолкнули в прохладный вестибюль, потом заставили подняться по лестнице, мимо закованных в латы рыцарей, почти в рост человека, державших разноцветные фонарики на острие своих мечей. В тюрьме — фонарики?..
Щелкнул ключ. Герт остался в камере один.
Он сел на тощий тюфяк, брошенный прямо на пол, посмотрел на окно, где при блеске звезд матово отсвечивала решетка.
Зачем его привезли сюда из концлагеря?
Он снова перебрал в памяти события последних дней. Побег? Да, это началось с попытки к побегу.
Весть о том, что русские приближаются, проникла через тройной ряд колючей проволоки, по которой вдобавок был пропущен электрический ток. Несколько заключенных сговорились бежать. Рассчитывали до подхода советских войск отсидеться на каком-нибудь густо заросшем кустами и травой островке, которых так много в среднем течении Дуная…
Пойма Дуная, несомненно, одно из красивейших мест Австрии.
Герт судил об этом по альбому с фотографиями, который он не раз перелистывал с женой по вечерам, — очень давно, еще до прихода нацистов к власти.
— Как хорошо было бы прокатиться по Дунаю! — вслух мечтала жена. — Мы бы сели на пароход в Регенсбурге и спустились до Линца или даже до Вены. Конечно, в самой Вене было бы дорого жить, но мы могли бы снять комнатку где-нибудь поблизости. Я слышала, что очень дешевы пансионы на берету Энса. Ты бы сумел, наконец, написать там книгу о России, как мечтал… Погляди, какая живописная местность! Судя по всему, очень уютно и тихо!..
И она раскрывала альбом с видами.
Река катила свои желто-бурые волны меж лесистых холмов успокоительно-мягких очертаний. На солнце взблескивали полоски камыша. Вдали голубело марево — горы. В воде отражались перевернутые красные крыши и башенки, шпилем вниз, уютных маленьких городов, на заднем плане высились громады средневековых замков. А из-за пышных деревьев и кустов роз приветливо выглядывали чистенькие беленькие виллы. На кирпичных стенах темнели таблички: «Сдаются комнаты… Полный пансион… Цены…»
— Да, там очень умеренные цены, — говорила Марта, заглядывая в альбом через плечо Герта. — Я читала в путеводителе…
Как все это далеко сейчас: альбом с фотографиями, разговоры с заботливой женой, мечты об увлекательной работе над книгой о России!.. Сейчас зеленая придунайская долина была проклята множеством людей, потому что здесь, в глубине Австрии, на пространстве от Манка до Сент-Пельтена, наци сосредоточили не менее десятка своих страшных концлагерей.
В лагере, куда попал Ганс Герт, он оказался единственным коммунистом. Остальные заключенные избрали его своим вожаком. Их привлекли его самообладание, рассудительность и спокойное мужество.
Толчок к побегу дало сообщение о том, что русские начали весеннее наступление в Венгрии.
Сообщение дошло до заключенных с запозданием — в середине апреля. А наступление началось во второй половине марта. Ну что ж! Значит, русские еще ближе, чем были раньше.
— Теперь пора, — сказал Герт. Он сказал это шепотом и оглянулся.
План побега был хорошо продуман. Заключенным просто не повезло. Проклятые овчарки, сторожившие лагерь, отыскали место, откуда был начат подкоп. Схваченных на месте преступления подвергли пыткам, заставляя выдать других участников. Товарищи Герта умерли у него на глазах. Он оказался выносливее других, — не умер, только потерял сознание.
Очнулся он уже на исходе второго дня. Локти упирались в скамью, по лицу и по груди стекала холодная вода, которой его только что обдали, приводя в чувство. С жизнью вернулась и боль. Скрежеща зубами, чтобы не стонать, он поискал глазами главного своего врага, начальника лагеря, и, найдя, уперся в него ненавидящим взглядом.
Герт был, наверное, страшен, потому что начальник, обернувшись, отрекомендовал его кому-то:
— Строптивый. Самый строптивый из всех.
Странно знакомый тонкий голос сказал протяжно, с удивлением:
— А, Ганс Герт!..
И после паузы, как бы в раздумье:
— Этот подходит, пожалуй…
Палачи, нагнувшиеся над Гертом, расступились, и перед ним на секунду сверкнули очки. Или, быть может, не было очков, просто взгляд, устремленный на него, был такой холодно-испытующий, мертвенно-неподвижный, стеклянный? Он не увидел больше ничего, — начальник лагеря сделал знак, и заключенного, привязанного к скамье, поспешно унесли в другую комнату.
В судьбе Герта наступила после этого загадочная перемена. «Самого строптивого из всех» стали лечить, усиленно кормили, выслушивали, взвешивали и обмеряли. Сначала он отказывался от пищи, подозревая, что улучшением положения хотят скомпрометировать его перед товарищами по лагерю. Потом решил, что разгадка не так проста. И, как всегда в жизни, смело пошел навстречу опасности!
Он стал принимать лекарства, исправно ел, набираясь сил для борьбы, но все время настороженно ждал: вот-вот начнется. И когда его, швырнув в наглухо закрытую машину, под усиленным конвоем, не останавливаясь в пути, доставили в загородный дом-тюрьму, понял: начнется завтра.
