Интервью не шло… Бывает же так: не подбирается ключ к собеседнику. Правда, меня предупреждали — Маргарита Викторовна человек трудный: суха, лаконична, погружена в свою радиоастрономию, предпочитает говорить формулами. Что поделаешь — ученый с мировым именем, без пяти минут академик. Может, она такая и есть, а может, придумала себе «странности» и укрывается ими, как пледом, чтобы ей работать не мешали…
Получалось, что такая и есть в действительности. Все вопросы я обдумал заранее, провентилировал с ответственным секретарем, согласовал с Главным, а она — на каждый вопрос три слова. И вроде все исчерпано, все должно быть ясно и мне и… читателям. Ну, была в Штатах, в Пуэрто-Рико, выступала на форуме радиоастрономов; ах, меня интересует программа, вот у нее есть лишний экземпляр тезисов на русском языке, могу взять себе… Нет, особенно интересного ничего не было. Будни науки… А в самих Штатах?.. Нет, тоже ничего нового, по сравнению с прошлыми поездками. Отношение?.. Со стороны коллег по профессии превосходное, а остальное ее не интересовало. Настроение рядовых американцев перед выборами? А какие выборы?..
Я даже вспотел. Просто непробиваема! Был у меня в запасе еще вопросик, но теперь я не решался его и задавать. Отошьет, как бобика. Получалось, что надо заканчивать разговор… Она уже дважды, как бы невзначай, на часы взглянула.
Да-а, не похвалят в редакции… В поисках спасительной нити, которая помогла бы хоть как-нибудь завершить неполучавшееся интервью, я уже в который раз оглядывал ее кабинет. Ничего особенно интересного там не было. Большой письменный стол, несколько потертых кресел, стеллаж во всю стену, набитый книгами, папками, пачками запыленных библиографических карточек. Окантованные фотографии радиотелескопов на противоположной стене. Журнальный столик в углу, но на нем не журналы, а какие-то бумаги, кофеварка и огрызок яблока на тарелке. Особенного беспорядка не было, но и порядка, который мог бы свидетельствовать о педантичности, — тоже. В общем, кабинет как кабинет, каких множество в любом научно-исследовательском институте. Единственное, за что можно было бы хоть как-то зацепиться, но что определенно не имело никакого отношения к радиоастрономии, это чучело большого головастого ворона под стеклянным колпаком. Оно стояло в обрамлении книг на верхней полке стеллажа. Ворон был весь черный с проседью. Его массивный темно-серый клюв был приоткрыт, а обращенный ко мне круглый янтарный глаз поблескивал иронически. Казалось, ворон собирается что-то сказать — что-то явно не в мою пользу…
Я вздохнул и перевел взгляд на хозяйку кабинета. Она немного нахмурилась, очевидно ожидая вопроса о вороне. Поэтому я не стал ничего о нем спрашивать, вежливо поблагодарил за интересную беседу — тут по ее лицу впервые проскользнуло что-то похожее на улыбку — и стал прощаться.
— Значит, больше у вас нет вопросов, — резюмировала она с видимым облегчением.
Наверно, это было сказано просто из вежливости, но я решил немедленно воспользоваться ее ошибкой.
— Ну, если вы не возражаете, — выпалил я, снова опускаясь в кресло, тогда еще один вопросик — последний. Можно?
Она посмотрела на меня так, что я сразу пожалел о своем шаге, но… и ей отступать было некуда. Поэтому она сухо сказала:
— Пожалуйста.
— Как вы сделались радиоастрономом?
Она даже рот приоткрыла:
— Простите, как я что?..
— Ну… Почему вы пошли именно в радиоастрономию. Понимаете, проблема выбора профессии. Между прочим, она очень интересует молодежь — наших молодых читателей.
— Ах, вот что… Выбор профессии… — Она сделала длинную паузу, и я уже приготовился: сейчас выдаст мне, что я заслужил, и мы распростимся. Но она вдруг сказала задумчиво:
— Знаете, у меня это забавно получилось… Очень забавно… Если вспомнить… — она сняла очки и прикрыла глаза. — Я давно не вспоминала об этом, — добавила она совсем тихо, — и наверно, не вспомнила бы еще бог знает сколько времени. Работа сушит… Думаешь все об одном и том же. Словно шоры на мозгах. А ведь шоры эти мы сами на себя надеваем…
Она опять замолчала, а я боялся сказать что-нибудь. Боялся разорвать ниточку, которая между нами вдруг возникла. Скажу не то, что ей сейчас надо, она тряхнет головой, опомнится и объявит, что все это к делу не относится, и вообще — время дорого, в году всего 30 миллионов секунд, нельзя их тратить на пустяки.
Поэтому я сидел молча, вытаращив на нее глаза, и ждал… А она тоже молчала, глядя куда-то поверх моей головы, и глаза у нее словно бы оттаивали. Я даже удивился — какие у нее без очков красивые глаза большие, зеленые, глубокие, и где-то на самом дне словно огонек или искорка светится. Я, правда, потом сообразил, что никакой это не огонек, а просто в зрачках у нее стеклянный колпак с вороном отражался. Но, все равно, неплохие глаза.
— Так рассказать вам, как это получилось? — вдруг спросила она, взглянув на меня как-то странно, не то с сомнением, не то с тревогой.
— К-конечно, — я опять извлек из кармана блокнот.
— Не пишите, — она махнула рукой. — Вы и так не забудете… Это… это довольно странная история.
Она достала из ящика стола пачку сигарет, раскрыла и протянула мне.
