Трамвай, как обычно, пришел точно по расписанию. И в кабине сидел тот, кто должен был быть в ней сегодня – Игорь. Эрика каждый день ездила этим трамваем на работу и потому знала всех вагоновожатых в лицо, а также по именам, указанным в окошке таблички «Сегодня Вас обслуживает…»
Она вошла через переднюю дверь, улыбнулась Игорю. И он улыбнулся в ответ. Как обычно. Ее любимое третье место справа было свободно. Эрика села и взглянула в зеркало, висевшее над головой вагоновожатого. Игорь смотрел на нее. Она снова улыбнулась и отвела глаза. Ей было очень приятно внимание этого, как казалось, очень спокойного, надежного парня. Брюнет. Такие живые и теплые карие глаза. Чисто выбритые щеки.
Трамвай тронулся. Плавно разогнался. Не проехал он и до следующей остановки, как на улице стемнело, начался дождь. Она очень вовремя оказалась под крышей.
Игорь включил в салоне свет. И снова взглянул на нее. Эрика это заметила, потому что не только смотрела на расплывавшуюся за мокрым окном улицу, но снова и снова – в зеркало над головой вагоновожатого. Хотя Игорь внимательно следил за дорогой перед собой, он успевал еще и бросать взгляды на нее. Она считала: «…три, четыре, …восемь, девять…»
Уже почти месяц как Эрика выделила Игоря среди остальных вагоновожатых. Заметила, что он улыбается, увидев ее на остановке, и посматривает на нее в салоне. И чем дальше, тем больше казалось ей, что так было всегда. Эрика ждала трамвай, а в трамвае ждал Игорь. Она знала его имя, а он ее – нет. Эрика молчала, проходя мимо него, и Игорь ни разу не заговорил с ней. Он всегда только смотрит, смотрит и смотрит своими карими. А ведь мог бы спросить: «Как дела? Как вас зовут?» И она бы тут же ответила: «Все хорошо. А зовут меня Эрика…» Именно так бы и сказала. Она столько раз произносила эти слова мысленно. И вслух, когда рядом никого больше не было. Она бы ответила, и Игорь тут же сказал бы: «Какое замечательное имя…» И предложил бы: «А давайте сходим куда-нибудь вечером или днем в субботу, в воскресенье…» И Эрика, не раздумывая, потому что уже все обдумала, согласилась бы: «Конечно. У вас тоже очень хорошее имя…»
Но Игорь не спрашивает и не приглашает. Только смотрит, смотрит и смотрит своими карими. И молчит. И может быть, он улыбается не только ей. И через зеркало над головой поглядывает время от времени вовсе не только на нее – на всех в салоне. Так, скорее всего, ему положено по работе.
А может быть все-таки и не на всех смотрит. Только на нее, но, увы, Игорь женат, у него есть дети и семейные обязательства, и поэтому он молчит. Смотрит и молчит.
А может Игорь и не женат вовсе. Как знать, ведь он только смотрит и молчит. Смотрит и молчит.
Эрика вздохнула и принялась разглядывать окно со сбегающими по стеклу каплями. Они то катились параллельными дорожками, то притормаживали и начинали робко, но неумолимо тянуться друг к другу. Они тянулись, тянулись, дрожа, а потом раз – и решительно бросались навстречу, соприкасались, врывались друг в друга, сливались в одно целое и уже одной крупной каплей падали, просто улетали. Вместе. Одним целым. Эрика считала: «…три, четыре, …восемь, девять, … четырнадцать, пятнадцать…»
Она вспомнила и снова глянула в зеркало над головой вагоновожатого. Глянула и вздрогнула – на нее смотрел вовсе и не Игорь. В зеркале она увидела кусочек лица незнакомого человека. Совсем другие глаза. Такие маленькие глаза-пуговки. И их впившийся в нее взгляд был очень неприятен.
И тут же в трамвае погас свет. Стало темно. Трамвай замедлил ход и остановился.
Эрика качнулась в кресле, хотела спросить: «В чем дело?» Но спрашивать, как оказалось, было некого. Оглядевшись, она обнаружила, что осталась в темном салоне совсем одна. Видимо, пока смотрела в окно, попутчики разошлись, покинули трамвай на своих остановках, а войти в него – никто не вошел. Так бывает. Эрика уже не раз ездила одна в совсем пустом салоне трамвая. И по пути на работу, и с работы. В какие-то дни так случается. А сейчас еще и дождь. Люди пережидают его в более уютных местах.
Она подумала о том, что трамвай, наверное, сломался. Такое тоже бывало. Особенно не нравится этой электрической машине сырая погода, дождь, как сегодня. После того как трамвай остановился, вагоновожатый должен объявить, рассказать о том, что произошло и можно ли дождаться устранения поломки или нужно выйти на улицу. Под дождь.
Но вагоновожатый ничего не говорил. Динамик над головой Эрики молчал. И двери не открывались. Ей вдруг пришло в голову, что, может быть, с Игорем что-то случилось? И поэтому кто-то занял его место, остановил, как смог, никем не управляемый трамвай? Эрика хотела встать, подойти к кабине вагоновожатого, помочь, если нужно. Но она осталась на месте. Дверь в кабину распахнулась, и оттуда вышел, если вышел, не только не Игорь, но даже как бы вовсе и не человек. Эрика увидела какое-то расплывающееся в не очень ярком свете салона пятно. Оно замерло на мгновение, но потом тронулось с места, медленно начало продвигаться по проходу между креслами. В сторону Эрики.
Это пятно просто надвигалось на нее. Эрике стало страшно. Она понимала, что нужно встать, рвануться к дверям, попытаться открыть их и выскочить из этого темного жуткого трамвая. Но ноги не слушались ее. И пальцы рук, вцепившиеся во впередистоящее кресло, никак не могли разжаться. Эрика смотрела на них, но пальцы были как чужие, не слушались ее. Она как бы и не чувствовала их. Как будто у нее совсем не было этих пальцев. Но именно они не давали ей отпустить кресло, впаянное в тело трамвая. И из-за них Эрика не могла сдвинуться с места, попытаться встать на ноги, которые может быть все-таки сделают то, что должны, обязаны сделать в эту минуту.