Я стоял на берегу озера Кэлхаун, прячась в густом кустарнике, и моя первая мысль была, что я никогда в жизни не видел, как убивают человека — да еще знакомого человека, как Тони, моя подружка с университетских времен. Был вечер, весь Миннеаполис тихо сидел по домам, а она была здесь, на краю пляжа, и разговаривала с этим ублюдком, и тут раздался первый выстрел. И я подумал — кто бы мог предположить, что наши трудные отношения закончатся через двадцать лег именно так. Не заключительной ссорой. Не последним любовным свиданием. Смертью.
Хотя они не кончились. В тот момент еще не кончились.
Некогда ее мать считала свою Антуанет тихой, рассудительной девочкой, но теперешняя Тони — среднего роста, с длинными темными волосами — была совсем другой. Врач, фотограф-любитель, участница несчетных марафонов. Да, красивая. Да, изящная. Но при этом — мускулистая и решительная.
Парень уцелел — он скрючился и пополз, пытаясь укрыться.
— Тони! — вскрикнул я. Дыхание вырывалось паром в холодную апрельскую ночь. — Тони! Берегись!
Я закричал, потому что увидел: кто-то мчался к ним сквозь ночь по краю озера, с пистолетом в вытянутой руке, — несся, чтобы убивать. Я бросил все — фотоаппарат с инфракрасной пленкой, радиотелефон, — все, что должно было охранить ее, уберечь от несчастья. Побежал к ней, не думая, что сделать, как помочь. И сейчас же этот парень — с которым у нее была здесь встреча — рванул к кустам. Почему? Мы были уверены, что предусмотрели все, — почему тогда он мчался, словно спасая свою жизнь? Или он обманул нас и его банда решила убить нас обоих меня и Тони — здесь и сейчас?
— Тони!
Не надо было кричать. Второй раз уж точно — она резко обернулась, посмотрела в мою сторону — и не заметила подбегавшего к ней человека, я не разглядел, мужчина это или женщина. Господи, нет, нет! Она еще могла укрыться за скамьей, за деревом, но тут ударило второй раз. Я мчался по парку со всех ног — по траве, гравию, песку — когда красноватым огнем пыхнул этот роковой выстрел. В нее попали — я понял это мгновенно.
— Нет! — закричал я.
Ответь мне, думал я: «Не волнуйся, Алекс. Я в порядке!» Но она не откликнулась. Пошатнулась, упала. Нет, рухнула, и я понял, что случилось худшее, и я помчался еще быстрее, пересек пляж, упал на колени, проехал по траве и оказался рядом с ней.
— Тони, что с тобой? — взмолился я, боясь прикоснуться к ней. — Тони, ты слышишь меня? Тони!
Ничего. Ни слова, ни стона. Ни малейшего движения. Я дотронулся до нее и мгновенно все понял — будто меня током ударило. Кровь, темная и густая, текла из ее головы, заливая землю. И меня.
Я вскинулся, я искал помощи, но увидел только его, этого мерзавца, убегающего в кустарник к жизни и свободе. Повернулся в другую сторону, увидел черное озеро, распростертое в ночи. И еще одного человека — убившего Тони, теперь он искал меня. Это было ясно. Я хорошо видел пистолет.
Стоя на коленях, обхватив тело моей бывшей подружки, я думал: Тони, если я останусь в живых, если меня сейчас не убьют, я разберусь с ними. Я отомщу. И за смерть твоей сестры, и за твою.
Ее руки поднялись с кресла-качалки к моему лицу, испытующе коснулись его и затем уверенно пробежали по щекам, векам, сдвинутым бровям. Удивительно, как много могли прочесть ее пальцы. Я никогда не мог ничего скрыть от нее, великой ведуньи.
— Алекс, давно пора было приехать, сказала Мадлен, моя сестра. Она — вылитая Одри Хепберн.
Мы стояли на длинном причале. Вернее, стоял я, а сестра — красивая, мудрая, любящая, удивительная — сидела в кресле-каталке. На коленях — светло-коричневый плед, половину лица скрывали большие темные очки. Она сидела в кресле, потому что была парализована, ощупывала мое лицо и волосы длинными нежными пальцами, потому что была слепа.
— Дай мне руку, — приказала она.
Еще стоял август, но ветер был холодный — он дул с озера Мичиган, несся над нами и вокруг нас. Я поддернул рукав своей выпендрежной черной водолазки, выглядевшей как надо в Нью-Йорке или Миннеаполисе, но не здесь — на острове, в добрых десяти милях от моста Маккинак. Яркая зелень, аквамариновая вода, белый песок. По виду не отличишь от Карибских островов, только без соли в воздухе, зато здесь смолистый запах сосен. И конечно, длится это недолго, всего несколько месяцев, но следующим летом снова будет так, и следующим — и так далее. Преходящая благодать. Награда за суровую зиму.
Мэдди взяла мое запястье, погладила густые волосы на руке, словно мы были любовниками. Мы с ней не виделись с прошлой весны
— А ты поправился, — сказала она.
— Я совсем забросил велосипед этим летом.
Я вообще ничего не делал эти пять месяцев после того, как Тони умерла. Ее смерть меня пришибла; это был то ли поворотный момент в моей жизни, то ли волчья яма — что-то держало меня за глотку, и я никак не мог освободиться.
— Ну, двинули. — Мэдди отпустила меня и сложила руки на коленях. — Поедем и дом. Все получится, вот увидишь. Доверься мне.
